Кира Калинина - Змеиный медальон

– Но не в Краснухину пору! – Рыжий аж подпрыгнул от возмущения. – Дурак ты, что ли? Ужли не знаешь… А и правда, не знаешь, поди?

Кешка энергично помотал головой.

Он ждал рассказа в духе Маниськиных легенд о богах и героях, но Блошка изложил самую суть – как её понимал. Красная Луна восходит раз в два месяца, держится на небе неделю, и именно в это время прилетают ракены. Откуда, злыдень их знает. Говорят, с Той Стороны. С Кешкиной или с какой другой, его, Блошки, не касается. Опасные твари, ростом малость пониже человека, а крылья в два раза шире размаха рук. Любят атаковать слёта, но и по земле неплохо бегают – как люди, на двух ногах. Когти у них – что у взрослого медведя, дыхание помрачает взор и рассудок. А крик – вроде человеческого смеха, только жуткий, на много голосов. Чем полнее Красная Луна, тем выше риск напороться на ракенов. Ну а пока Краснуха только прирастает…

– Авось, пронесёт, – закончил Блошка беспечно, а потом вдруг сделал свирепое лицо: – Вот ежли наших оленей волки сожрали, пока я за тобой по лесу бегал, самого тебя завтра на вертел насадим!

К счастью, добыча, спрятанная под валежником и еловыми лапами, осталась нетронутой. Рядом крутились две поджарые лисицы, но стоило Блошке вскинуть лук, как метнулись в разные стороны два рыжих вихря, закачались ветки.

– Так-то!

Блошка разгрёб завал – олешки под ним показались Кешке совсем маленькими, но примерно одной величины.

– А где оленёнок?

– Какой оленёнок? – не понял Блошка.

– Я думал, это оленёнок с матерью.

– Сдурел? Мы сосунков не трогаем. Ну-ка давай, нагибайся. И – взяли!..

Села на загривок душная мохнатая тяжесть – ничего себе, маленький! – Кешка крякнул, с трудом выпрямляясь.

– Ничего-ничего, – ухмыльнулся Блошка. – Думай, как завтра обедать сядем, и ты первым себе кусок выберешь. Так у нас заведено. Кто добыл – тому и право.

Он шёл впереди, и рыжеватая, в пятнышках, туша на его плечах подрагивала в такт шагам. Голова Блошкиного оленя свисала на сторону, с неё глядел мёртвый немигающий глаз. Кешка старался дышать ровно и не думать о том, что поклажа, давящая на плечи, шею, спину, тёплая из-за шёрстки, – такой же труп, и шея у этого трупа разворочена стрелой и заляпана чёрной, застывшей теперь кровью.

Небо над головой поблёкло, среди деревьев сгущались сумерки. Тускло проступала Зелёная Луна – надкусанный блин, еле заметно розовел серпик Красной… Звуки леса изменились, стали таинственными, жутковатыми. Темнело на глазах. Кешка едва различал Блошкину спину с поперечиной оленьей туши. Кожу щипало от пота, поясница затвердела, а топать им ещё ого-го…

Стволы расступились, открыв обширную поляну, и будто вспыхнул ночник в тёмной комнате. Зеленуха сияла щедро, серебря траву, розовый месяц тоже старался изо всех сил. По открытой местности при таком освещении можно идти всю ночь, не то что по лесным дебрям!

– Может, тут и заночуем? – предложил Кешка.

Хотелось скинуть с плеч мучительную ношу, распрямиться, упасть в траву и глядеть на звёзды, не перечёркнутые решёткой ветвей.

– Только не на открытом месте, – отрезал Блошка.

Что-то тёмное чиркнуло по рогалику розового месяца – большая птица? Или показалось?

– Бросай оленя, – произнёс вдруг Рыжий севшим голосом.

– Ты чего?

– Бросай… и беги в лес. Ракен!

Уши заложило от пронзительного свиста, по затылку пробежал холодок.

Кешка кинулся к чёрной стене деревьев впереди, не понимая, отчего движется, будто сквозь воду, почему ноги так трудно отрываются от земли… Мощный толчок бросил его ничком, и он зарылся носом в траву, придавленный грузом и запахом смерти.

– Беги-и-и! – звенело в ушах.

Спасительная тень леса, распластавшись на траве, тянула к нему колышущиеся руки. Он рванулся – за воздухом и свободой, выпростался из-под оленьей туши. Нога угодила в ямку, невидимую в зыбком свете двух лун. Он упал. Глянул вверх: ракен был совсем близко, совсем низко. Такими в фильмах ужасов изображают химер или горгулий. Кожистые крылья со свистом взрезали воздух, на длинной, почти драконьей морде горели глаза – будто посадочные огни самолёта. Лунные блики играли на обнажённых клыках.

Безумие, но ракен, похоже, улыбался.

Скользкими от пота пальцами Кешка дёрнул из-под футболки медальон и выставил перед собой, насколько хватило длины шнурка. Не смея закрыть глаза, не веря, что вот сейчас, прямо сейчас – боль, агония, и всё, конец, навсегда…

Его обдало ветром, над головой с жутким хлопком пронеслась тень, и зазвучал громкий язвительный хохот, издаваемый, казалось, полудюжиной глоток.