Петр Ингвин - Зимопись. Путь домой. Веди

Действительно, как справиться с беляком еще каким-нибудь способом, я не представлял. Не верилось, что Ева по своей воле подставит шею под меч, а если такое случится, существует большой шанс, что где-то спрячется подвох.

Пролетел еще день, третий по счету, наступило утро, и мне вновь приказали делать приятное. Замкнутым пространствам комнат, где нашлись бы мягкий тюфяк, а то и приемлемая кровать с матрасом, Ева предпочитала открытые пространства. Сено примялось и, бывало, кололось, она не обращала на это внимания.

– Еве нравятся игры? – спросил я для начала.

– Конечно, нравятся. – Ева с блаженством потянулась.

– Какие?

– Вот эти. – В тоне почувствовалось раздражение: «Разве не понятно, что ли?»

На языке висел вопрос «Какие еще игры нравятся Еве?», но сработала внутренняя система самозащиты. В качестве других игр мне могут предложить совершенно для меня неприемлемые. Я и эти-то позволял себе скрепя сердце, признавая за ними право на существование лишь потому, что «партнерша» у меня – в кавычках. Смахивание пыли со статуи древней богини не назовут любовными играми. Как и реставрирование картины, где изображена нимфа или другое мифическое создание женского пола. Взгляд машинально реагирует на красоту и женскую наготу, и на этом все заканчивается. На олицетворение зла, как бы оно ни выглядело, возбуждаются только маньяки. Мне Ева была противна.

Отношение к ней сказывалось на моих мужских реакциях. Их не было. Это огорчало Еву, но дело компенсировали мои старания в других направлениях.

Для удобства (своего, как объекта получения удовольствия, и моего, как источника удовольствий) Ева раскинулась на сене звездочкой, лицом чуть влево, чтобы не терять меня из виду. В целом она мне доверяла, и ее глаза при мне, активно действующем, закрывались крепко и надолго, и спали мы теперь рядом. Мои одежда и амуниция ждали своего часа в другом конце двора, что-то брать без объяснения или надевать мне запрещалось. Никакого свода запретов при этом не озвучивалось. Каждый окрик рождал новый запрет, повторять нарушение я не решался.

Дожди, видимо, исчерпали сезонный ресурс в дни переправы с царицей, небо про них забыло. Кожа ощущала освежающий ветерок, в бок покалывало сухими тростинками. Я лежал на левом боку, правой рукой совершая над Евой «утешающие» пассы. Бурный момент мы уже миновали, теперь Еве хотелось чего-то расслабляющего или нового. Поэтому я завел разговор про игры. Начнем с малого, а там, может быть, и до наручников или чего-то вроде приковывания к кровати дело дойдет. Глядя на Еву, я чувствовал, что могу быть садистом. Мало того, я хотел быть садистом. Плохо, что порыва она не оценит: вряд ли мазохистская черточка в ней выражена до такой степени, чтобы позволить рабу над собой издеваться.

А хотелось бы.

Я с нажимом провел пальцем между лопатками Евы, так близко от желанной тонкой шеи: вверх, уголком вниз и поперек. «А».

– Какую букву Чапа написал Еве на спине?

– Букву? – Голос сквозил полным непониманием.

Она не умеет читать?!

– Чапа может поиграть с Евой в угадайку. Каким пальцем он коснулся Евы?

– Указательным.

Я быстро сменил средний палец, которым действительно писал, на безымянный – вдруг у беляков тоже есть неприличные жесты? – и вынес кисть с отставленным пальцем на вид:

– Неправильно. Но один из пяти угадать сложно, лучше сделать по-другому…

– Ева поняла. Теперь Ева будет загадывать. Ложись.

Она провернулась на бок и занесла надо мной руку.

Я покорно замер. В спину сильно надавило, почти ударило.

– Указательный, – сказал я.

– Средний! – Ева показала палец и залилась смехом.

Вряд ли жест что-то значил, просто Еве нравилась игра. А мне, вообще-то, стало неприятно.

– А сейчас? – Тычок между лопаток был точно таким же.

– Средний.

– А вот и нет! Указательный!

Ева ликовала и веселилась как ребенок.

Я понял, что никогда не угадаю. Она так же меняет пальцы, а проверить невозможно. Вместо этой детской игры в качестве примера мне нужно было выбрать что-то более умное.

Еву действительно радовало, что обман не доказать, поэтому она выиграла у меня раз пятьдесят. Бессмысленное развлечение мне давно надоело, наконец стало надоедать и Еве.

– Какие еще игры ты знаешь? – спросила она.

Кажется, удовольствия от произошедшей глупости Ева получила больше, чем от моих предыдущих стараний.

От злости, что так бездарно теряем время (нам все же не по три годика), я показал детский фокус: схватил себя за поднятый вверх большой палец и, незаметно загнув его внутрь ладони, другой рукой сделал вид, что оторвал его.