Д Замполит - Провокатор

- Да, это очень печально, но что мы можем поделать? - Кожин развел руками. - Полиция не в состоянии призревать этих жертв общественного темперамента.

- Как, как? Замечательный эвфемизм! - Бешенство снова накрыло меня и пристав, похоже, это почуял, отошел за стол и замолчал, сосредоточившись на перекладывании бумажек. Пришлось сосредоточится на дыхании минуты на две, пока эмоции немного не утихли.

- Я, если честно, поражен. Я всегда считал Россию гораздо более цивилизованной и нравственной страной, чем Штаты, у нас там много дурного делается, мы не ангелы, но чтобы вот так продавать ребенка… да в любом Висконсине или Коннектикуте за такое скорее всего если не пристрелят на месте, то вымажут дегтем, обваляют в перьях и линчуют.

- Я прекрасно понимаю ваши чувства и разделяю их, но… Борьба за справедливость, конечно, прекрасное дело, но я бы попросил вас поумерить пыл, ибо полиция не всегда успевает вовремя. - холодно напутствовал меня Кожин, получив по мою душу пропуск и проводив до выхода из управления.

Надо полагать, он не преминул сообщить об инциденте Зубатову, так как назавтра я получил сигнал о встрече на конспиративной квартире.

Зубатов был раздражен, если не сказать зол.

- У вас, Михаил Дмитриевич, поразительная способность влезать в неприятности. Будьте любезны впредь остерегаться огласки… - металлическим тоном выговаривал мне полицейский.

- Непременно. В следующий раз я просто пришибу мерзавцев нахрен. - я тоже начал раздражаться. Кстати, а почему я не ношу с собой Смит-Вессон? Надо бы носить, попривыкнуть к нему, может, еще и кобуру подправить придется. Да и трость покрепче не помешает.

- Ну, знаете ли!

- Да, знаю! - резче, чем следовало ответил я. - Вот вы спрашивали меня, почему революция неизбежна - так вот почему. Потому что ежедневно, ежечасно этот ваш “общественный темперамент” измывается над униженными и оскорбленными, как их называл Достоевский.

- Так это по всему миру так!

- Вот именно поэтому в гимне Интернационала и поется “ВЕСЬ МИР насилья мы разрушим до основанья”.

Зубатов задумался.

А я вдруг решил распропагандировать его. Нет, не перевербовать, это пока вряд ли, а вот кое-какие идеи подкинуть и пропихнуть это да. Поначалу, конечно, он будет отбрыкиваться, но как там - гнев, отрицание, торг, депрессия и принятие? И капля точит камень, а мужик он умный, ситуацию с рабочими видит своими глазами и подтверждения тем идеям будет получать ежедневно. Ну а дальше… из полиции его рано или поздно попрут, с такими-то амбициями, невзирая на мои пророчества, и вот тут уже можно будет задуматься о вербовке - движению такой консультант, знающий агентурную работу изнутри, ой как полезен будет. Вон, вроде бы Джунковский помогал Дзержинскому строить НКВД, но так это после революции было! Чем черт не шутит, а?

В тот день я давил именно на униженное положение трудящихся. Что эксплуатация есть во всем мире и даже похлеще, чем в России, но нигде нет такого хамского отношения “Тит Титычей” к работнику, к его жизни, семье, детям. Помянул про кошмарную смертность в младенческом и раннем возрасте, про адские условия для детей на фабриках, невзирая ни на какое законодательство. Добавил про то, что лет через двадцать эти дети войдут в силу - каково будет жить в стране, где каждый рабочий или крестьянин ненавидит власть?

Шеф охранки слушал не перебивая, только постукивая карандашом по столу, а когда я утомился и закончил свою филиппику, тихо спросил:

- Выговорились?

- Да, Сергей Васильевич, выговорился. Тяжело, знаете ли, наблюдать все эти “ужасы прежнего режима” вживую, после жизни в куда как более справедливом обществе.

- Ну и хорошо. Будем считать, что с этим мы покончили и вы успокоились.

Успокоился, ага. До следующего эксцесса. Но ничего-ничего, я тебе на мозг еще долго капать буду, есть у меня в запасе еще и неподсудные великие князья, и кухаркины дети, и выкупные платежи и дохренища других проблем. А то ишь, привыкли тут булкой хрустеть.

Весна 1898

В марте барон Зальца, донимавший меня при встречах у Белевских, куда-то пропал. Формально он был сильно занят, но все присутствовавшие при нашем пари догадывались о причинах неформальных - в феврале в Гаване при крайне подозрительных обстоятельствах взорвался американский броненосец “Мэн”, САСШ взвинтили градус обвинений Испании, так что события развивались по моему сценарию и где-то впереди забрезжила перспектива облажаться перед Наташей. Генерального штаба капитан из гордости, естественно, не мог позволить себе стать объектом косых взглядов, если не насмешек и потому от встреч уклонялся. Наташа же Белевская, наоборот, старалась как можно больше времени проводить со мной, уже не помню по какому разу расспрашивая меня о жизни в Америке. С одной стороны это было хорошо - я шлифовал свою легенду, а с другой приходилось все время держать в голове все, что я успел рассказать. И держать себя в руках, поскольку Наташа мне чем дальше, тем больше нравилась, да и она мной, как тут говорили, явно “увлеклась”.