Дмитрий Лифановский - Проект Ковчег. Зима 41-го.

— Окопались тут, крысы! Да я товарищу Калинину писать буду! Меня, боевого летчика, списывать!!! А воевать кто будет?! Эти что ли?! — и он махнув рукой в сторону группки младлеев, с силой хлопнул дверью. Постоял задумчиво, раскачиваясь с пятки на носок, развернулся и опять открыл дверь в кабинет: — Извините, погорячился! Проходя мимо Сашки, капитан остановился: — Видишь, что! Списали! Подчистую комиссовали! Ладно, бывай лейтенант, — и капитан, прихрамывая, побрел по коридору. А в это время давешняя медсестричка уже кричала:

— Стаин!

Сашка выпрямил спину и на негнущихся ногах зашел в кабинет, где с удивлением увидел Царькова:

— Аристарх Федорович?!

Профессор улыбнулся:

— Александр, неужели Вы подумали, что я брошу своего самого геройского и талантливого пациента? Итак, товарищи, лейтенант Стаин. Поступил в состоянии средней тяжести. Обморожение лица второй степени, сквозное пулевое ранение брюшной полости, внутренние органы не повреждены, ну и проникающее ранение верхней трети левого плеча без повреждения кости. В рубашке родился молодой человек…

Вот и закончилась его госпитальная жизнь. На руках справка о ранении и отпускной билет на две недели, по истечению которых он должен будет явиться к месту службы. Ха! Как бы ни так! Завтра же! Будет он еще баклуши бить две недели! Дел невпроворот, да и соскучился он по Никифорову, по курсанткам, да и по настоящему нормальному делу. Надо, наконец-то, определиться с теми, кто продолжит обучение, как летный состав, а кто в технические службы уйдет. Отобранных для летной работы ждет жесткая проверка органами НКВД, а потом на базу, на тренажеры.

Петр сразу после возвращения из Волхова навестил Сашку в госпитале, поделился новостями, ну и высказал свое категорическое «фи» за то, что парень не взял друга с собой на фронт. И объяснения, что решение принималось быстро, что кому-то надо было остаться учить курсантов, Никифоровым отбрасывались, как не существенные. Было видно, Петька обижен. Правда, долго обижаться у него не получалось, натура не та, и уже к окончанию посещения все обиды отошли на второй план. Сашка еще раз озадачил Петра отбором кандидаток, на что получил ответ, что такое распоряжение давно уже получено сверху, и отрабатывается всеми инструкторами, которые ждут только его — Сашку. Ибо сказано было, что окончательное решение принимать ему. А еще Никифоров снял груз с Сашкиной души рассказом об эвакуации вертолета в Люберцы.

Оказывается, процесс транспортировки был отлажен еще в Кубинке при переброске материально-технической базы на 290-й завод, где теперь располагалось КБ Миля. К аэродрому кидалась железнодорожная ветка, благо и там и там, тянуть было совсем недалеко. Затем рылся ров в который укладывались рельсы и подавалась четырехосная платформа. По балкам на подколесных катках закатывался вертолет со снятыми предварительно лопастями, домкратился, катки и балки убирались, и вертолет железной дорогой отправлялся к месту назначения. Просто, как все гениальное. Так что сейчас все машины находились в спешно возведенных для них ангарах на территории хорошо охраняемого войсками НКВД завода. Там же расположились и курсы, под которые были выделены нормальные помещения. А самое главное, что на курсах теперь преподает сам Михаил Леонтьевич! В общем, из-за своего ранения Сашка пропустил много интересного и важного. Ничего, наверстает. Главное, военно-врачебная комиссия дала добро на прохождение дальнейшей службы без ограничений.

Но в отпуск по ранению все-таки выпихнули, перестраховщики! И теперь в госпитале его держало только одно дело, которое он лично, можно сказать выпросил у Льва Захаровича, с которым у Сашки после встречи у товарища Сталина сложились, можно сказать, отличные доверительные отношения.

Мехлис с Берией вышли от Иосифа Виссарионовича в прекрасном расположении духа, Василевский остался у Верховного:

— Ну, что, товарищ армейский комиссар первого ранга, доставите нашего юного друга в госпиталь? Я так понимаю, у вас еще не все дела с ним решены? — голос Берии, не смотря на усталый вид, был весел.

— Доставлю товарищ нарком внутренних дел.

— Тогда я к себе, на Лубянку. Всего доброго, Лев Захарович, Александр, — Берия пожал им руки и быстрым шагом покинул приемную, а Мехлис повернулся к Сашке:

— Александр, как Вы себя чувствуете? Сможете уделить мне еще несколько часов или отвезти Вас в госпиталь? — в голосе Начальника ГлавПУРа слышалось искренне участие. Брови Поскребышева в удивлении поднялись, странно было видеть проявление обычных человеческих чувств у всегда сурового и скупого на эмоции Мехлиса. А то, что Лев Захарович еще и интересуется возможностью парня уделить ему время, это было что-то вообще из ряда вон выходящее.