Павел Мочалов: Танкист Мордора

– Мы… мы… мысли читаете? – вдруг начал заикаться Серега.

Майрон заразительно и необидно засмеялся:

– Ваши-то мысли прочитать можно просто по лицу, не прибегая к магии. Хотя, не скрою, закрыть от меня сознание трудно. В ментальном поединке я мог бы посостязаться даже с Валарами.

– С кем?

– С Валарами, с Валарами. Это Стихии нашего Мира, решившие, что сродни богам. Крайне нудные существа, должен вам сказать, и неспособные решать текущие проблемы. Уж если вы стихии мира, то и будьте добры в нем оставаться, а не отгораживаться морем и дурацкими запретами, так ведь? Хотя, – Майрон почесал кончик носа, – убравшись из Средиземья, они здорово облегчили мою задачу. Так что не жалуюсь.

К концу тирады лицо Попова удлинилось настолько, что Майрон опять расхохотался:

– Извините меня. Вы, конечно, думаете, я сумасшедший. Но не торопитесь с выводами, просто примите и меня, и этот мир такими, какие есть. Я понимаю, человек с промытыми атеистической пропагандой мозгами просто не может поверить, что в каком-то мире существуют и магия, и боги, и гномы. Примите как данность и не заморачивайтесь причинно-следственными связями, по крайней мере, пока вы у нас не освоитесь.

– Ладно, – Серега сглотнул комок, собравшийся в горле, и в панике подумал – а может, это цэрэушные штучки? Выкрали, сволочи, вместе с секретным танком, а теперь ведут к сумасшествию, чтобы он плясал под их дудку. Капитан Малина рассказывал – в Афганистане некоторых пленных доводили до того, что они начинали воевать против своих. Единицы, конечно, но все же. Страшно. Накачают какой-нибудь наркотической дрянью – и пропал.

Майрон продолжал улыбаться мягкой, совсем не цэрэушной улыбкой:

– Зря вы так, Сергей Владимирович. Никто вас наркотиками накачивать не собирается, если только вы сами не попросите, и карты мои совершенно открыты. Если вы не против, сейчас пообедаем, а затем я вам представлю мои предложения. Откровенно и без всякой утайки.

При упоминании об обеде желудок сжал острый спазм, а слюна заполнила рот, так что пришлось опять глотать. Есть первокурсник хочет всегда, даже во сне. Старшина Макухин, когда не в духе, так и зовет их всех – «желудки». Макухину хорошо, ему почти двадцать два, период бурного роста позади, да и в каптерочке расторопные братья Филькины всегда старшине чаек вскипятят. Куда от голода деться обычному курсанту Попову, когда нагрузка, и умственная, и физическая, с непривычки кажется запредельной, а в курсантскую чайную и не отпустит никто, и не пробиться там к прилавку, даже если попадешь случайно. Сдвинутся суровые спины третьекурсников, и можешь стоять вторым в очереди до закрытия, так ничего и не купив. Потому-то, хоть и понимал Серега, что обед может быть частью хитрого плана по подготовке отдельно взятого курсанта к измене Родине, но отказаться не мог.

– Вот и умничка, – Майрон легко поднялся с кресла, – одежда здесь, на стуле. Я жду за дверью.

На стуле лежала такая же темная, мягкая и легкая рубашка, как на хозяине, и аналогичные брюки. После военной формы одежда показалась Сереге верхом портновского искусства. Мягко обволакивая тело, не мешая движениям и не свисая мешком, она одновременно и согревала, и не давала вспотеть. Черные сапоги из мягкой кожи моментально подстроились под форму ноги. Попов лишь завистливо вздохнул – жалко будет возвращать, когда отпустят. В том, что отпустят, Серега не сомневался, решив после обеда твердо отказаться от всех заманчивых посулов. Так поступали все положительные герои в фильмах, подобным образом общался с врагами и сам капитан Малина, попав в душманский плен. Правда, рассказ капитана о героическом освобождении с каждым разом обрастал все новыми подробностями, но в целом Попову очень нравился.

– Раз Малина смог, то и у меня получится, – сказал он и шагнул за порог, аккуратно прикрыв дверь. Майрон ждал, покачиваясь с пятки на носок у открытого окна и заложив руки за спину. Услышал щелчок двери, повернулся и одарил Серегу ободряющей улыбкой:

– Что ж, следуйте за мной, юный друг. Будь вы дамой, я предложил бы руку, но мы же мужчины. – И он легко зашагал по коридору, едва касаясь сверкающего паркета. Идти оказалось недалеко – через два поворота и короткую лестницу коридор привел в просторный зал.

Длинный стол, покрытый фиолетовой бархатной скатертью. Высокие, почти в два этажа окна, в которых видно лишь небо. Зеленые портьеры на солнечной стороне задернуты, рассеивая свет.