Владимир Свержин - Крона огня

— О, моя заслуга не столь велика. — Бастиан поклонился, активизируя связь. — Простите, Сергей, мне тут предлагают взятку под видом благодарности. Я должен буду указывать ее в финансовом отчете? И… потом, в налоговой декларации.

— Да за-ради Бога! Тебе просто высказывают благодарность под видом взятки, деньги всегда пригодятся. А за шо тебе бабло листают?

— Простите, что?

— Ну то самое, шо ты не будешь указывать в отчете.

— Не знаю. Официально — за помощь в спасении Брунгильды.

— Слушай, это ж надо уметь так ловко бросить нож, шоб тебе еще за это золотом отвалили! Но это, так сказать, официоз, а если зреть в корень?

— Похоже, через меня Элигий пытается как-то подольститься к вам.

— Да? Тогда хабар пополам! Разузнай, шо ему там от жизни нужно. А я тут пока Гизелле мозги вправлю. А то она вознамерилась сжечь Париж, шоб он врагу не достался. Ты часом про Кутузова с Наполеоном баллад не пел?

— Ну что вы, это же может повлиять на ход истории.

— Ага, на ее потайной ход. Ладно, крути пока казначея, может, чего толкового всплывет. Нас с Гисей не беспокоить! У нас мозговое самоокапывание.

— Не знаете ли вы, дражайший мэтр Бастиан, в добром ли настроении наша госпожа и повелительница?

— Вероятно, в добром. Ее настроение всегда улучшается, когда в трудную минуту рядом оказывается месье Рейнар.

Элигий похолодел от ужаса, но постарался не выдать себя.

— О да, конечно. Он поистине великий человек, я всегда искренне восхищался им. А кстати, — казначей заговорщицки оглянулся по сторонам и будто только сейчас заметил стражников, замерших у входной двери, взял Бастиана под руку и отвел чуть в сторону. — Не рассказывал ли вам сей достойный муж о странной книге, преподнесенной якобы от имени его высокопреосвященства монсеньора Гвидо Бассотури злокозненными абарскими соглядатаями и душегубами?

— Да, мне доводилось ее видеть.

— Сейчас государыня проявила к ней интерес, меня терзают определенные сомнения. Я бы даже сказал, опасения! Хоть на листах этого роскошного фолианта написаны священные тексты, но абарские дары сами по себе подозрительны. Быть может, пергамент, на котором написана книга, отравлен? Есть разные виды яда, не все действуют сразу, некоторые проникают в кровь через кожу, достаточно и самого легкого касания, чтобы отправиться к праотцам. Некоторые же, наоборот, убивают медленно, при вдыхании испарений. Так, скажем, действует ртуть, о которой нам, ювелирам, известно много больше, чем прочим смертным.

Я слышал, что вашему доблестному соратнику и другу мессиру Рейнару поручили выяснить, нет ли на страницах отравы. Такой, как он, несомненно, все исполнит в наилучшем виде. Однако ведомо ли ему о хитроумных персидских ядах? Поймите мое волнение, я, конечно, знаю, что для вас все эти яды — лишь повод для красивых слов в балладе. Но, может, все же что-то слышали?

— Прощупывает, прощупывает, — удовлетворенно констатировал Лис . — Хитрит, надеется, шо ты сейчас простодушно начнешь бить себя пяткой в грудь с криком: «Это я-то не знаю?! Да я все таблицу Менделеева превозмог!..»

— А что, если дать ему желаемое?

— Яду?

— Ну что вы! Он спрашивает о книге, потому что сам о ней что-то знает. Если так, следует выяснить, что именно ему известно. Быть может, в своих исследованиях он в чем-то продвинулся дальше нас?

— Хм, занятная версия. Ладно, действуй.

Бастиан поднес палец к губам, призывая собеседника к молчанию, и картинно насупил брови.

— Нас могут тут услышать.

— Да, да, — закивал Элигий. — Пойдемте ко мне, там надежно.

Спустя пару минут тяжелая дверь хранилища золотовалютных резервов закрылась за казначеем и его спутником, и бдительные стражи снова принялись внимательно оглядывать дворцовый сад в поисках затаившегося врага.

— Вы открывали эту книгу? — все с той же суровой физиономией поинтересовался Ла Валетт.

— Был грех, лишь на мгновение.

— Видели золотое сияние?

— Да, да, я обратил внимание.

— Это страшный яд, он делает человека безумным.

— Не может быть! — всплеснул руками мэтр Элигий. — Так вот оно, значит, как?! Друг мой, как мне кажется, один из моих писарей, движимый, очевидно, любопытством, заглянул в этот фолиант, и теперь отравлен, совсем отравлен! — запричитал казначей, обхватив голову руками. — О, ужас, бедняга! Неужели же ничего не сможет ему помочь?

— Он что же, бьется в конвульсиях или бросается на людей?