Владимир Свержин - Крона огня

— Не смотри, что сейчас он по разумению почти как ребенок, — предупредил крылатый Дагоберт. — Очень скоро войдет в силу. Если до того не сможете с ним совладать — он всех в бараний рог скрутит. На земле управы с ним не будет. Сила в нем живет не земная.

— А какая? — добродушно осведомился Карел.

— Не земная, — повторил дракон, и богемцу показалось, что он скривился, точно от зубной боли. Однако вдаваться в детальные объяснения клыкастый Меровей вовсе не был настроен, а потому, распахнув крылья, он взмыл в синеву, даже не удосужившись проститься.

— А где мы сейчас?! — вслед ему воскликнул сэр Жант. Но его вопрос так и остался без ответа.

Дагоберт поглядел на спутницу. Вечерний сад вдохновлял на любовные признания, страстные объятия и жаркие поцелуи. Но к удивлению птиц, притаившихся в кронах деревьев, готовых дружно исполнить музыкальное сопровождение к романтической сцене, ни юноша, ни девушка, похоже, и не помышляли ни о каких лирических объяснениях.

— Итак, я жду ответа, — напомнил о себе кесарь.

— Сударыня, вы там заснули? — волновался Бастиан.

— Сейчас, сейчас, я не хаммари, у меня всего лишь одна голова.

— Что у тебя там? Какие-то проблемы?

— Пока нет. Однако наш маленький принц настойчиво задает неудобные вопросы.

— Тогда держи паузу и отвечай мне.

— Позвольте мне немного обдумать свой ответ. Это непросто объяснить, а мне хотелось ответить точно, — скромно потупив глаза, вздохнула Ойген. Ее слова были чистейшей правдой. Непросто отвечать на вопросы, не имеющие внятных ответов, и в то же время давать консультацию на тему неосознаваемого познания бессознательного.

— Значит, так, — говорила Евгения Тимуровна, — если нужно, чтобы пациент вспомнил то, что видел, не так чтобы до конца осознавая это, есть такая методика — психосимвол. То есть все, что человек когда-то видел, слышал, ощущал, — он запомнил. Поскольку оперативная память его ограничена, вся информация хранится в закромах, именуемых пассивной памятью. Человек сам по себе далеко не всегда может извлечь нужный файл из своего архива, и чем лучше структурирован мозг, тем это сделать легче. Однако можно подстегнуть мозг, заставить его выдать на-гора всю нужную информацию, если нарисовать ему соответствующую картину, похожую на ту, что он видел в момент чувственной регистрации.

— Картины — наше все. Сейчас в срочном темпе попробую сочинить балладу с веселыми картинками. Если бы еще куда-то Мустафу с его башибузуками удалить, а то они своими взглядами скоро одежду на мне подожгут. Лишнего слова Брунгильде не скажи.

— Спроси у Сережи, у него как всегда мешок уловок. Или подожди до приезда в замок. В конце концов, часом больше, часом меньше, погоды это не сделает.

— И давно ли это месье Рейнар у вас Сережа?

— Отстань. Это к делу не относится! Мне вот сейчас нужно Дагоберта убедить сотрудничать.

— Ладно, умолкаю. Возвращаюсь на большую дорогу. Если по делу, то, думаю, нужно поспешить: в замке у дверей ее комнаты будет охрана в три ряда. Возле моей, полагаю, тоже, и это будут разные комнаты.

— Ладно, спрашивай у инструктора, у меня тут пауза затянулась.

Благородная дама Ойген печально вздохнула и поглядела на ждущего ответа спутника.

— Я должна вам признаться, сир, ибо от вашей проницательности не скроется ни единая мелочь и запираться дальше нет смысла. Мы посланы сюда иной, высшей силой, посланы с одной лишь целью — помочь вам спастись и взойти на трон, ибо от этого во многом зависела судьба мира.

Дагоберт кивнул так, будто Женя сейчас призналась ему, что прибыла не из мифической Нурсии, а из соседней деревни на ярмарку. Да и основания для приезда, похоже, ничуть не смутили его. Быть может, несколько заинтересовала «высшая сила», этак распоряжающаяся судьбами миров, однако драконье самообладание и тут позволило кесарю держать лицо.

— Я уже на троне, Европа спасена, однако вы по-прежнему радуете мой взор своим присутствием. Ответьте, почему?

— Потому что враг, который желал вашей гибели, который наслал полчища абаров, все еще не сломлен, а значит, и нам возвращаться домой еще не время.

Дагоберт смерил благородную даму Ойген долгим испытывающим взглядом. Та уже знала, что он означает. Юный кесарь, не особо скрываясь, прощупывал, насколько откровенна с ним прелестная собеседница. По всему получалось, что откровенна. При дворе такого практически не случалось. Однако прекрасная Ойген вообще не была похожа ни на одну другую даму. Что ж, кому как не дипломированному психологу было знать, что искренность, явленная в нужный момент, — оружие куда более действенное, чем самая изощренная ложь.