Иван Оченков - Смоленский поход (СИ)

Однажды утром вместо учения Корнилий велел им сразу седлать лошадей и, надев доспех, быть готовыми к выступлению. Как оказалось, царь собрался ехать на очередное богомолье, и им надо было идти впереди царского поезда, дабы уберечь государя от возможных злоумышленников.

Когда я объявил собору о нездоровье королевича Карла Филипа, в соборе наступила гробовая тишина. Я уже собрался выйти вон, но дорогу мне преградил митрополит Иона. За моей спиной Вельяминов, обращаясь к собравшимся говорил о том, что раз так случилось что королевич занемог, то и думать нечего, а надо выбирать князя Мекленбургского. Но митрополит поднимает руку и Никита замолкает.

— Вижу в сем перст божий! — разносится под сводами его сильный голос, — в последний момент узнали мы о недуге королевича и о том, что не может он быть нашим государем. Но господь не оставил нас и послал нам знак что будет все по воле его. Кто мы такие чтобы обсуждать промысел божий? Потому спрашиваю тебя, Великий Князь Мекленбургский будешь ли нашим царем?

— Владыко, что вы говорите? — оторопело отвечаю я на его велеречие и отчего-то перехожу на церковнославянский, — недостоин аз.

— Просите его, бояре!

Бояре, как и митрополит получившие этой ночью массу острых ощущений, все как один начинают просить меня.

— Не погуби, стань царем нашим!

— Не могу, бояре, ослобоните!

Митрополит снова поднимает руку, и все смолкают.

— Яко предки наши призвали твоего пращура со словами, земля наша велика и обильна, а порядку в ней нет, так и мы говорим тебе — бери царство под свою руку! Сбереги его и народ наш!

Собравшиеся подхватывают этот крик, а я растерянно кручу головой, но возникший за моей спиной Вельяминов тихо шепчет мне: — «по обычаю более трех раз не отказываются»…

В этот момент я снова просыпаюсь, от того что возок остановился. Открывается дверца и меня встречает игумен очередного монастыря со всем клиром. Звонят колокола, пахнет ладаном и пока все кланяются я могу немного размять затекшую за дорогу спину. Надо сказать лица у Игумена и Келаря не слишком радостные. Как видно им сообщили о моей манере молиться святыням. В каждом монастыре я честно высиживаю службы с самым постным лицом, на какое только способен. Причем, именно высиживаю, на специальном царском месте. Кроме меня сидеть при богослужении может только патриарх, но он сейчас в плену. После службы я делаю монастырю вклад в виде какой-нибудь драгоценной святыни, в которых, по счастью, в царской казне нет недостатка. Потом следует немедленная расплата и монастырь, и его братия нагружается государственной службой. Проблем в царстве немерено, а потому без дела не останется никто. Вот и сейчас отец келарь вздыхая прикидывает сколько монахов и трудников надо будет отправить на восстановление московских стен снабдив их крепкими лопатами, топорами и прочим инструментом, не говоря уж о пропитании. Кроме того в монастыре непременно должна появится школа в которой отроки будут постигать грамоту и закон божий. И наконец, я объявляю, что хорошо бы если бы в монастыре завели типографию с тем дабы печатать священное писание, потому как книг в стране кот наплакал. Игумен в совершенном расстройстве начинает жаловаться на скудость и незнание этого дела, и получает полное мое сочувствие и обещание всяческой поддержки. Ну, а пока нет возможности открыть типографию, мое царское величество совершенно не возражает, чтобы потребные книги братия писала в ручную. Надо хотя бы три сотни в год, успеете? Хотя, а нет ли в монастыре умельцев литейного дела? Умелец, по счастью, есть, как и литейная мастерская. (А то я не знал!) Ладно, так и быть, с типографией и книгами подождем, а вот не отольет ли ваш литейщик несколько пушек по образцу? Естественно не за так. Я за вас денно и нощно молиться буду! Ну, а кому легко? Да немного, не более десятка. Землицы прирежем, но не ранее чем испытаем пушки.

С пушками дела обстоят неважно. Да, еще жив и имеет немало учеников старый мастер Андрей Чохов. Есть довольно внушительный арсенал, или как его называют — наряд различных орудий. В нем огромные затинные пищали, тюфяки, мортиры и внушительные бомбарды, а также масса других орудий, названия которых я и не знаю. Осматривавший их по моему приказу Рутгер Ван Дейк от некоторых из них пришел в совершеннейший восторг, на другие посмотрел с усмешкой, но, в общем и целом, пришел к выводу, что имеется в наличии недурной осадный парк, который было бы не стыдно иметь любому европейскому государству. Но, вот, полевая артиллерия отсутствует как класс и самое главное моим пушечных дел мастерам достаточно сложно объяснить, зачем нужны такие ничтожные, по их мнению, пушки. Можно, конечно, просто приказать, но результат может получиться соответствующий. Пока же царские пушкари готовят модели для отливки и втихомолку бранят бестолковых иноземцев придумывающих разные несуразности вроде конической каморы. Отцы-деды наши такого не делали и жили, так что и нам не к лицу. Именно поэтому я и ищу мастеров на стороне, которые отольют по образцу то, что им велено, не рассуждая при этом. Из того что я заказываю часть пушек на стороне вовсе не следует что литейный двор в Москве останется без работы. Во первых осадных орудий хоть и немало, но совсем не переизбыток. Нужны и большие пушки для пролома стен, и мортиры с бомбардами работать по супостату навесным огнем и бомбы, картечь и ядра к имеющимся орудиям. Это, кстати, тоже дело не быстрое. Во вторых основную часть новых полевых орудий, а также модели по которым будут лить сторонние мастера тоже придется изготовить им.