Иван Оченков: Смоленский поход (СИ)

— Дозволь и мне слово молвить, великий государь, — поднялся с другого конца Пожарский.

— Говори князь Дмитрий Михайлович.

— Все мы знаем, государь, что ты скромен и в отличие, от многих иных склонен не к излишествам греховным, а к сугубому воздержанию и даже паче того аскезе почти иноческой. И оттого не устаем денно и нощно благословлять господа нашего, пославшего нам столь благочестивого монарха. Однако мы есть третий Рим и царю нашему без пышности и благолепия никак нельзя ибо без того будет умаление царства твоего. Оттого говорю тебе, государь, послушай верных слуг твоих и не противься, когда мы о блеске твоего платья радеем. Нельзя русскому царю без того, а деньги, что же, деньги дело наживное.

—-----------------------------

*Платно. — царская одежда для торжественных выходов, сплошь покрытая золотым шитьем, отчего очень тяжелая. Собственно поэтому наших царей бояре водили во время торжественных церемоний под руки.

**Чешуйка. — Мелкая серебряная монета.

— Понял я тебя, Дмитрий Михайлович, и согласен с каждым твоим словом, но вот какая незадача, князь. Был я, как ты ведаешь, на богомолье и так меня проповедь отца Аврамия проняла, что дал я обет господу нашему не касаться ни жены, ни пить вина и не носить парчи, затканной золотом, покуда не отобьем у безбожных латинян Смоленска. Так что с платном погодить придется.

Услышав про мой обет, бояре озадаченно задумались и только Василий Бутурлин, с сомнением смотрел на мой кубок. Мысленно чертыхнувшись, я обернулся к Вельяминову и велел отнести окольничему свою чашу.

— Василий-су, царь жалует тебя своей чашей, — громко провозгласил Никита подойдя к Бутурлину.

Тот встал и, поклонившись, принял из рук кравчего мой кубок. Потом провозгласив здравицу в мою честь, в один мах вылил себе в рот его содержимое. Скривившаяся морда Бутурлина стала мне наградой и я, улыбнувшись, участливо спросил:

— А ты Василий, верно, думал что я мед пью?

— Государь, — раздался голос с другого конца стола, — не изволь гневаться на своего холопа, а скоро ли жена твоя и сын прибудут?

Я медленно обернулся в сторону говорившего и увидел подобострастно улыбающегося Бориса Салтыкова. Первым моим побуждением было спросить его: — «а какое твое дело, собачий сын?», и кинуть чем-нибудь тяжелым, но вместо этого я лучезарно улыбнулся и спросил помягче.

— А тебе какая беда, честной дворянин?

Салтыков смешался, он действительно был только московским дворянином и его, строго говоря, за моим столом быть не должно. Правда, в последнее время думцы усилено домогались, чтобы Бориса пожаловали чином окольничего, какой был у его умершего лет пять назад отца, и я был склонен в этом вопросе уступить. Салтыков был двоюродным братом Миши Романова и принадлежал к старинной московской аристократии, враждовать с которой было опасно. Троюродный брат его отца Михаил Глебович сейчас находился в Польше при дворе короля Сигизмунда. Короче, семейка была подлая и влиятельная.

— Да как же, великий государь, терем великокняжеский вельми ветх. Стыдно будет что царица наша и царевич в таком гладе жить станут. Вели своим холопам за работу приниматься, да поправить его, а не то всем нам бесчестие случится.

Бояре встретили заявление Салтыкова с явным одобрением. В общем, их можно понять, дворец действительно обветшал и изрядно разорен. Говоря о забитых окнах, ветхой крыше и гуляющем ветре, я вовсе не преувеличивал. А все члены боярской думы тоже живут в этом дворце и отсутствие всякого намека на комфорт им вряд ли нравится.

— Чинить этот дворец только деньги на ветер кидать, — отвечаю думе с тяжелым вздохом, — вот, даст бог, отвоюем Смоленск, тогда можно будет о новом дворце подумать, каменном. В таком чтобы и жить и послов принять не стыдно было.

— А какой веры у тебя жена, государь?

Вопрос на самом деле тяжелый. Все прекрасно знают, что принцесса Катарина лютеранка и никому это в православной стране не нравится. Я, конечно, еще во время собора перешел в православие, публично исповедовавшись митрополиту Ионе с прочим клиром, на глазах всех присутствующих отрекшись от католических и лютеранских заблуждений. Но вот, поступит ли так же Катарина, я, по совести говоря, не уверен. И что делать если она заартачится не представляю.

— Что о Заруцком слышно? — задаю вопрос боярам, игнорируя Салтыкова.

— Совсем распоясался проклятый, — сокрушенно вздыхает Пожарский, — доносят что в Коломне укрепился и многие городки вокруг разорил.