Иван Оченков - Смоленский поход (СИ)

Единственным исключениями стали Миша Романов, снова увязавшийся с сотней Михальского, точнее со своим закадычным другом Федей Паниным, и Семен Буйносов с двумя поддатнями. Эти молодые ребята были, не сказать, чтобы сообразительнее других, но старательнее точно. Так что вокруг меня уже ставшая привычной по прежнему походу компания. Идем быстро, но с опаской. Впереди рыщет Корнилий со своими головорезами, следом идут рейтары Вельяминова, а замыкают драгуны фон Гершова, к которым присоединились Мекленбургские кирасиры. Я как обычно стараюсь успеть везде.

— Все спокойно, ваше величество, — докладывает мне, неведомо откуда выскочивший Михальский, — после стольких лет войны, людей мало, а те что есть предпочитают прятаться.

— Места, чего-то знакомые, — внимательного оглядываюсь я по сторонам.

— Мы здесь год назад впервые повстречались с Храповицким, — скупо улыбается мой телохранитель в ответ.

— Ты же пластом лежал раненый, — недоверчиво смотрю я на него, — света белого не видел?

— И вы сделали, для меня волокушу…

— Точно, значит, ты все помнишь?

— Не все, но то, что вы меня не бросили, помню.

— Ты принес мне присягу, стало быть, ты мой человек, следовательно, я за тебя в ответе. По-моему так.

— Всего год назад, а кажется что в другой жизни…

— Это точно, слушай тут ведь где-то та хижина?

— Я был там, хотел Евтуха похоронить, но ничего не нашел. Наверное, это мой грех…

— Послушай Корнилий, в том что случилось, нет твоего греха. Если твои родители и впрямь повенчались, а сомневаться в этом причин нет, значит твой отец тебя признал. Стало быть, твой покойный брат тебя попросту ограбил, да еще и сделал слугой. Но пока была жива твоя мать, его положение было не прочно, так что это все равно бы произошло.

— Я все понимаю, у вас нет причин сомневаться во мне.

— Даже не думал, но мне больно видеть, как ты мучаешься.

— Я справлюсь, вам не стоит беспокоиться.

— Ну и ладно, а то у нас много дел.

— Вы так и не сказали куда мы идем, в Новгород?

— Не сразу, надо заглянуть к моим родственникам.

— У вас есть здесь родня?

— А как же, мы Никлотичи всем родня, без нас не один трон не стоит.

— Вы верно о курляндском и семигальском герцогах?

— В точку, эти два братца приходятся мне дядьями.

— Но они вассалы польского короля.

— Вот-вот, так что пусть решают кто им роднее.

Однако до Курляндии было далеко. Мой далеко не маленький, по меркам Литвы, отряд шел по самой границе, стараясь не ввязываться ни в какие драки. Впрочем, маленькие отряды сами нас сторонились, а крупнее никого просто не было, Гонсевский лихорадочно собирал войска, но у него пока плохо получалось. Рыскавшие тут и там отряды Мезецкого и Арслана заставляли местных шляхтичей больше думать о сбережении своего имущества, нежели об «общем деле*». Занявшие польскую Ливонию шведы тоже сидели по крепостям и не мешали нашему продвижению. Так мы продвигались дальше и дальше к маленькому прибалтийскому герцогству.

--------------

Речь Посполитая — в переводе на русский Общее Дело.

Князь Василий Лыков с наслаждением слез с седла и немного косолапя, двинулся в придорожную корчму. Пока его холопы с осунувшимися лицами суетились у лошадей, хозяин решил промочить горло. Бегство тяжело далось московскому дворянину. После царского «награждения» прочие ратники отрастили на молодого князя такой зуб, какой не у всякого лесного зверя случается. Увидев его они в лучшем случае плевались, а в худшем смотрели так будто прикидывали как ловчее прирезать. Впрочем, сам Василий почти безвылазно сидел в шатре, сказавшись больным, но вот двум холопам его так не повезло. Одного нашли со стрелой в горле, а другой пошел за водой, да так и утоп в колодце. Дожидаться пока останется один, царский рында не стал, а потому испросивши разрешения у царя, тайно ночью покинул Смоленск, бросив все имущество, кроме пожалованной шубы. Во-первых, награда велика, а во вторых бросить ее означало показать пренебрежение царской милостью, а то, что незнамо откуда появившийся немец умеет изощренно мстить, Лыков уже убедился.

Впрочем, беда покуда миновала, и князь горделиво ступая прошел в корму и плюхнувшись на лавку потребовал хлебного вина. Целовальник угодливо поклонился и лично поднес знатному посетителю изрядную чару. Василий степенно принял и широко перекрестившись, опрокинул в пасть ее содержимое. Крякнув от удовольствия, сунул руку в чашу с квашеной капусткой и вкусно захрустел, заедая.