Владимир Проценко - Успеть на войну [СИ]

Пока сидел, тренировался разговаривать, получалось не очень, приходилось тянуть гласные, но получше чем вчера. За дверью зазвенели ключи и вошел доктор с Максимычем, который нес миску с баландой и кружку с чаем.

— Здравствуйте, я вижу вы уже поднимаетесь, голова не кружится, не тошнит? — засыпал меня вопросами доктор.

— Кружиится, тоошниит, — я решил не разочаровывать доктора, у меня все-таки травма головы и по идее должно быть сотрясение.

— Ну, за ночь вспомнили что-нибудь? — спросил доктор, опять заглядывая мне в глаза.

— Неет, не вспооомнил, — и тут же спросил.

— Каакой сейчас гоод, как меня зовут? — а эта жаба в айболитовском халате меня проигнорировал и, достав медицинский молоточек, стал водить перед моими глазами вверх-вниз, влево-вправо, пробурчав что-то про себя, спросил.

— Что ты помнишь последнее?

Ах, ты так, ну ладно.

— Моолния, вспыышка и Максимыч пытается напоиить меняя водой, вот и все.

— А родителей, друзей, сослуживцев, девушку, школу, наконец?

— Неет, неекого нее помню, ни лиц, ни иимен. Дооктор, почему я в тююрьме, как мееня зовут, какой сейчас гоод.

Эта дрянь в белом халате меня опять проигнорировала.

— Ну, во-первых, гражданин доктор, а во-вторых, раз вы уже встаете, начинайте ходить по палате вдоль стеночки и в следующий раз я думаю, вы встретите меня одетым. Вопросы есть, нет, до свидания – встав, подошел к двери постучал, махнул рукой Максимычу и, как только дверь открылась, сразу вышел.

АХРЕНЕТЬ. Эта сука полностью меня игнорировала, но он спросил, помню ли я сослуживцев – значит я служил. Поднявшись с кровати, я поковылял к умывальнику и, в окрашенной розовым воде, начал себя разглядывать. Что я там увидел? Да почти ничего – лицо с заплывшими глазами и опухшими губами, без определения возраста, с короткой стрижкой. Да-а, я непонятного возраста, военный, нахожусь в тюрьме и ко мне применили физическое воздействие. [3] Это так по-умному называется избиение Ладно, пойду завтракать, в тюрьме ведь как – поел не поел, а посуду сдавать придется, затем займусь постирушкой.

Прошло два дня за это время ко мне никто не заходил, еду давали через кормушку, параша не выносилась, я же стал нормально ходить, говорить, чувствовать свое новое тело, синяки на мне начали желтеть, опухоль на лице и теле спадать, все было хорошо, если бы не было так плохо. Где-то после обеда открылась дверь и я наконец услышал свою новую фамилию.

— Чуйко, без вещей на выход и пошевеливайся.

Голому собраться только подпоясаться, поэтому я немедля пошел, нет, пошаркал (я ведь болен и должен оставаться больным как можно дольше, пока все не прояснится) к дверям.

— Руки за спину, лицом к стене, — дверь за мной закрылась.

— Пошел вперед, голову опустил, — конвоир чуть подтолкнул меня в спину. [4] Конвоир – осуществляет перемещения к следователю, адвокату, оперу, на отпечатки.

Шли мы недолго, спустились на этаж ниже и подошли к дверям, на которых висели таблички от одного до десяти.

— Лицом к стене, голову опустить, — конвоир только открыл дверь под номером 7, как оттуда раздался голос.

— Привел? Заводи.

В комнату, в которую меня завели, в моем времени называли "допросная", там находился стол с бумагами, стул и табурет, прикрученный к полу, а также невысокий коренастый человек неопределенного возраста с бритой головой и невыразительным лицом в военной форме тридцатых годов двадцатого века с петлицами вместо погон, на которых находилось по одной шпале.

— Все, свободен, — сказал он конвоиру и стал меня рассматривать.

— Ну что, гражданин Чуйко, я вижу вы выздоровели и мы можем продолжить нашу беседу, — сказал этот лысый, не сводя с меня глаз.

Ну что же, начнем игру на выживание.

— Извините, кто вы и как вас зовут? — спросил я, спокойно смотря ему в лицо, вернее в точку на переносице – так собеседник не может поймать твой взгляд и немного теряется. Я думал, он своим взглядом дырку во мне просверлит, так и смотрели друг на друга около минуты – он мне в глаза, я ему в переносицу. Наконец, он отвел свой взгляд, развернулся, пошел к столу и, усевшись на стул, опять посмотрев на меня произнес:

— Мне доложили, что у тебя проблемы с памятью, расскажи, что ты помнишь и присаживайся, — указывая мне на табурет.

— Спасибо.

— Рассказывай, я слушаю.

— Я не помню кто я, что я, последнее мое воспоминание – какая-то молния и я открываю глаза в тюремной больнице и меня пытается накормить или напоить человек. назвавшийся Максимычем, вот и все.