Иван Оченков - Мекленбургская принцесса [СИ]

— Мутти! [1] Mutti – мамочка (нем.)

То, что она сказала это слово по-немецки, так удивило девушку, что она широко распахнула глаза и в панике уставилась на сидящую рядом с её постелью женщину. Та была довольно странно одета, но самое главное, что глаза Александры прекрасно видели, что она не её мать, но сердце буквально задыхалась от нежности. "Мама!"

— Мутти, — прошептала она и, счастливо улыбнувшись, впала в забытье.

— Вашей дочери явно лучше, фройлян Марта, — удивлённо сказал доктор, присланный госпожой герцогиней. — Пожалуй, я поторопился, говоря, что необходимо звать пастора.

— Благодарю вас, герр Штольц. — устало отозвалась женщина. — Но почему она опять лишилась чувств?

— О, это не обморок, фройляйн, просто ваша дочь уснула. Ей нужно набираться сил, да и вам тоже. Попробуйте отдохнуть. Госпожа герцогиня прислала служанку, она последит за девочкой.

— Нет, я не смогу оставить её даже на минуту.

— Воля ваша, — пожал плечами врач и, взяв в руки свой саквояж, вышел.

Вообще-то герр Штольц не слишком жаловал Марту Рашке и её дочь. Да и с какой стати ему питать почтение у этой девке, пусть и прижившей ребёнка от Мекленбургского герцога. Мало ли таких бастардов по всей империи? Правда, бабушка маленькой Клары Марии, так звали девочку, питала необъяснимую слабость к своей внучке, к тому же названной в её честь и потому приходилось держать своё мнение при себе.

Впрочем, госпожа герцогиня сильно сдала в последнее время и когда милосердный господь приберёт её, всё переменится. Герцог вряд ли станет держать при себе незаконнорождённую дочь своего беспутного пасынка, как и её мамашу. Вот пусть и убираются на все четыре стороны, хоть к родителям в Кляйнештадт, хоть в далёкую Московию, где её дикие жители имели безрассудство выбрать Мекленбургского герцога своим царём. Хотя… что от них ждать? Какие подданные, такой и сюзерен!

Проснувшись, Шурка снова увидела рядом с собой эту женщину. Сражённая усталостью, та сидя спала у её изголовья, прислонившись к высокой резной спинке кровати. Вообще, постель заслуживала отдельного описания. Перина и подушка были наполнены мягчайшим пухом и выгодно отличались от привычных девушке мешков с синтетической ватой, а вот простынь было довольно трудно назвать белоснежной. Скорее она была серо-белой, но это был именно цвет, а не грязь. К тому же материал её был довольно груб. Рубашка тоже не была шёлковой, хотя шёлковых Саша никогда не носила. Большую часть сознательной жизни пижамой ей служили трусы и майка, но, видимо, в больнице её переодели в рубашку из грубого полотна. Интересно, что же это за больница такая? С трудом подняв руку, девушка посмотрела на неё и поразилась худобе.

— Сколько же я тут валяюсь? — растерянно подумала она и вдруг в голову молнией влетела мысль: – "Где мой ребёнок?"

— Где мой ребёнок? — повторила она тонком голосом и с трудом откинув тяжёлое лоскутное одеяло, вскочила на пол.

— Доченька, что с тобой? — переполошилась мигом проснувшаяся женщина и попыталась остановить Шурку.

Не тут-то было, девушка бросилась бежать, оглашая пространство дикими криками. Откуда-то появившиеся люди бросились за ней, и скоро беглянка была схвачена и принесена на свою постель. Самое странное, что все окружающие её, включая сидевшую у изголовья женщину, были великанами по сравнению с Шуркой. Во всяком случае, большинству из них она доставала едва ли до пояса. Кроме того, они были донельзя странно одеты, в какие-то длинные платья, поверх которых были не менее длинные передники, а на головах уродливые чепцы. Но хуже всего было то, что все они говорили на немецком и это последнее обстоятельство так поразило Александру, что она замолчала.

— Что с тобой, дитя моё? — чуть не плача, спросила женщина, которую все называли фройляйн Марта.

— Где мой ребёнок? — робко спросила Шурка, чувствуя, что сходит с ума.

— Какой ещё ребёнок, девочка моя? Тебе ведь всего восьмой год от роду!

Слова эти как громом поразили девушку, и она в испуге схватила себя за грудь, но тут же её одёрнула. Во время беременности её довольно таки символические до той поры груди заметно выросли и были, по меньшей мере, второго размера. Во всяком случае, лифчик пришлось покупать, и теперь её вряд ли кто-нибудь мог перепутать с парнем. А теперь под рубашкой из грубого полотна было только худенькое тело с выпирающими рёбрами и ни малейших признаков молочных желёз. В панике она схватилась за голову, и тут же последовало новое потрясение. На ней были довольно длинные волосы, прикрытые к тому же каким-то нелепым чепчиком с кружевами. "Я сошла с ума! — мелькнула в голове мысль. — Или нет, меня обкололи обезболивающими или успокоительными, и это глюки!"