Сергей Остапенко - Ритуал [litres]

Они настороженно переглянулись:

– А что мы должны были слышать?

Я помолчал. Действительно, что?

– Бабочка там была?

– Какая еще бабочка?

Я занервничал:

– Ну, гусеница такая, здоровенная. То гусеница, то бабочка говорящая. И два демона на траве.

Я осекся под взглядом двух пар глаз. «Таки чокнулся», – читалось в них. До меня дошло, что если не хочу, чтобы всю оставшуюся жизнь меня считали психом, то мне лучше замолчать. Я опустил глаза и погрузился в себя.

– Не обращайте внимания, – сказал я чуть погодя. – Мне это все привиделось. Просто все было так реалистично, что я до сих пор не отошел. Ничего, это пройдет скоро. Ешьте, и будем двигать. Лучше уж вы расскажите, как умудрились Аскета уболтать?

Таня с готовностью приняла такое объяснение и вздохнула с облегчением и ноткой озорства:

– А я ему понравилась! – и добавила смущенно и разочарованно: – Чуть-чуть.

Но Юдина мое объяснение не удовлетворило. На лице товарища читалось явное недоверие к здравости моего рассудка.

– А что тебе еще привиделось?

– Да не приставай ты к нему! Видишь, он переутомился, – вступилась за меня Таня.

– Что ему, трудно рассказать?

Я сосредоточенно жевал, не вмешиваясь в их спор. Мне хватало и тех переживаний, которые происходили у меня в голове. Пройдя через приключения в Аиде, я чувствовал себя в каком-то смысле мертвым. И к тому же упреки проклятого карлика слишком глубоко запали мне в душу. Не важно, наяву ли это происходило, во сне ли, но после всего пережитого я понял, что всю жизнь хотел видеть себя чистым и добродетельным, хотя по сути оставался совершенным негодяем, причем во многих отношениях гораздо порочнее некоторых окружающих, которых втайне, наверное, презирал. Оказывается, раньше меня никогда не заботили последствия совершаемых мной поступков. Либо я их действительно не понимал, либо умело скрывал от самого себя, что, впрочем, не суть важно. Эпизоды же, показанные мне карликом, заставили меня взглянуть на все, что я делал, со стороны. И то, что я стал испытывать, я назвал бы не иначе, чем раскаянием.

– Знаете, я вам когда-нибудь все расскажу, если мы вернемся в Явь, конечно. Не сейчас. Но то, что я пережил, я никому не пожелал бы испытать. Этого никому бы мало не показалось.

Я посмурнел и потерял интерес к пище, оставив кусок недоеденным. У Тани началась легкая истерика.

– Ну, Сереж, ну что с тобой было, – заныла она, теребя мои плечи.

Я спокойно и как-то равнодушно отстранился, продолжая свою мысль.

– Я очень многое понял, – сказал я, обращаясь к Юдину, но, по сути, в пустоту. – Помнишь мою первую, Ленку? Это ведь из-за меня она по рукам пошла.

Таня даже рот приоткрыла от неожиданности.

– И муж Вики из-за меня повесился.

У Юдина глаза медленно, но неуклонно полезли наверх.

– Ошибки юности, ценою в чью-то жизнь, я страшный человек, друзья. Вы просто не подозреваете, с кем рядом находитесь.

– Эй, Серый, ты чего гонишь? Какой муж. – запротестовал Саня, пытаясь овладеть моим вниманием, пробившись через устремленные сквозь него зрачки. Но я напрочь проигнорировал его возмущенные тирады, продолжая гнуть свою линию, словно смертельно заболевший в исповедальне или расколовшийся убийца на суде.

– А ту аварию в шахте помнишь, где мужа твоей соседки привалило? К ней тоже я руки приложил. Подумать только, я и не подозревал, что творил.

Тут Юдин не выдержал, подорвался с места и хорошенько меня встряхнул.

– Прекрати, а не то я тебя свяжу. Вот что бывает, если вовремя не помочиться.

– Напрасно остришь. Я, конечно, не собираюсь распространяться по поводу того, когда и при каких обстоятельствах стал негодяем, но точно тебе скажу: если бы не божественное вмешательство, не сидеть бы мне сейчас с вами, не едать жаркое насущное.

Саня и Таня наперебой принялись практиковаться в психотерапии, предлагая мне глубоко подышать, выпить воды и попробовать еще несколько простых и доступных способов, которые, по их мнению, могли бы мне помочь прийти в себя.

– Да оставьте вы меня! – раздраженно отмахивался я от них. – Раз я говорю что-то, значит, это имеет основания. И не надо меня лечить, с головой у меня полный порядок.

– Известный факт, что двинутые рассудком не хотят признавать себя больными.

– Я здоров, и это мне тоже хорошо известно.

– Хорошо. Докажи. Откуда ты взял убежденность в том, что ты кого-то там убивал, и откуда чувство вины за поступки, которых, как мне известно, ты никогда не совершал?