Сергей Остапенко - Ритуал [litres]

Серия «Наши там» выпускается с 2010 года

Оформление художника Янны Галеевой

© Остапенко С.А., 2021

© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2021

© «Центрполиграф», 2021

Лекция по философии подходила к концу. Я сидел в аудитории номер 42, мой взгляд рассеянно блуждал по силуэтам однокурсниц. Настроение было отвратительным. Черт возьми, так она меня бросила или снова скажет, что я сам себе выдумал проблему на ровном месте? Некоторые женщины умеют так, да. А уж Татьяна Солодовникова, в которую мне «посчастливилось» втюриться, – настоящая чемпионка по нервотрепке.

Я отогнал мрачные мысли и попытался прислушаться к голосу лектора. Профессор Вритрин бубнил что-то маловразумительное. Какие-то стишки.

– Вот еще одна сутра из Упанишад, – сказал он, подыскав подходящее, по его мнению, изречение.

«Кошмар, – подумал я. – Он до сих пор мусолит Ригведу. А я все прослушал. Не дай бог, завтра на экзамене мне попадется именно эта тема».

– Тот, кто знает знание и незнание, и то и другое вместе, тот, переступая смерть благодаря незнанию, обретает бессмертие благодаря знанию.

Профессор умолк, пристально глядя мне в глаза. Взгляд у него был какой-то странный: дикий, цепкий, будто звериный. Я поежился и сделал вид, что пялюсь в конспект, но профессор явно не желал оставить меня в покое.

– Неплохая мысль для древних, верно, Гордюков? Вы согласны, что в наши дни похожие по смыслу утверждения можно обнаружить сразу в нескольких направлениях философии?

«Чего это он сегодня ко мне привязался?» – подумал я, но так и не смог припомнить, чем мог ему насолить. Лекции я пропускал редко, контрольную сдал одним из первых. Меня могла подвести только пагубная привычка вступать с преподавателем в полемику.

– Пожалуй, – буркнул я, скривив рот в вымученной улыбке. – Я одного не пойму: сами-то древние хоть понимали, что имеют в виду?

С соседних мест послышались приглушенные смешки, и я раздумывал, отнести мне их в адрес моей мимики или в адрес выданного мной словесного шедевра.

Профессору мой тон явно не понравился, судя по тому, что его мысли потекли в русле, не сулившем ничего хорошего. Вритрин снял очки и, протирая их носовым платком, осведомился, отчего это мой приятель Александр Юдин игнорирует его предмет, будто бы сдача экзамена его не волнует. Я, признаться, не знал, что ответить, но надо было как-то выкручиваться:

– По-моему, он болеет. Ему назначили физиопроцедуры, кажется.

Вритрин понимающе кивнул:

– Судя по вашему виду, Гордюков, с вами тоже не все в порядке. Взгляд совершенно отсутствующий, а лицо такое, будто вы всю ночь… – Он помолчал секунду и добавил: – Вагоны разгружали.

Следующая волна смешков совпала с выкриком о том, что пара закончилась, и студенты, дружно снявшись с мест, потянулись к выходу из аудитории. Я бы с удовольствием последовал их примеру, но профессору явно чего-то от меня было нужно, и я терпеливо ждал, что он скажет дальше.

– Встретимся завтра на экзамене, – бросил он вслед уходящим и вновь повернулся ко мне.

Сегодня с профессором творилось нечто необъяснимое. Обычно он зануда, а сегодня больно красноречив, цитатами вдохновенно сыплет. Пьян, что ли? Не похоже. Он не выпившим казался, а, скорее, походящим на кроманьонца, репродукция которого находилась в одной из аудиторий корпуса истфака. Такой же коренастый, сутулый и волосатый. Сними с него очки и костюм, так получится чистая копия.

Вритрин повел мощными кустистыми бровями, выпучил на меня водянистые глаза и ни с того ни с сего завел разговор на тему, ничем не связанную с предыдущей.

– Завтра – день летнего солнцестояния, – доверительно промолвил он. – Сохранившиеся обряды, приуроченные к этому времени у многих современных народов, – это следы более древней культуры, более древних верований. Несколько тысяч лет назад в нашей местности появились прародители большей части нынешних народов Евразии. Для них это было особое время, когда могли происходить различные чудеса. Это было время великого ритуала!

– Игорь Семенович, но я-то здесь при чем?

Профессор смутился и продолжил несколько смущенным голосом: