Сергей Остапенко - Ритуал [litres]

И тут все мои страхи персонифицировались. Увлеченный собственными мыслями, я и не заметил, что уже довольно долго высекаю две тени. Одна всегда была короче и ползла все время слева от основной. В панике от открытия, что меня сопровождает некто посторонний, я даже подпрыгнул и перевернул на себя плошку с жиром, но хода не остановил. Степень моего испуга может понять только тот, кто знает, насколько более угнетающе, чем полная тьма, действуют тени в плохо освещенном пространстве.

Я скосил глаз влево. Совсем рядом – протяни руку и потрогай – семенил маленькими ножками уродливый карлик с серым лицом и пепельными кудрями. Одет он был в средневековый камзол с фалдами и панталоны. Ступни в миниатюрных туфельках были непропорционально малы, и я непроизвольно подумал, что такие тонкие и волосатые ноги, по идее, непременно должны заканчиваться копытами. Хвоста, правда, не наблюдалось, но и того, что наличествовало, было вполне достаточно для того, чтобы мой мочевой пузырь испуганно сжался.

Карлик деловито сопровождал меня, делая два шажка за один мой. Он в точности копировал все мои ужимки: согбенную спину, сложенные сзади руки, нахмуренный лоб. Бьюсь об заклад, он специально кривлялся, чтобы поизгаляться надо мной. Нехорошо, правда, преувеличивать, но, хоть я и остался жив, ужас, который я пережил, был просто смертельным, будто ничего страшнее мне и в жизни не встречалось.

Карлик приятельски подмигнул:

– Ну что, родимый, может, хватит бегать от самого себя, а? От себя, знаешь ли, не убежишь.

Я остановился и, прислушиваясь к трепыханиям сердца, разделившегося и блуждающего по телу, прислонился к стене, словно ища у земли опору и защиту.

Карлик остановился напротив, смерил меня взглядом снизу вверх. Своей позой напомнил мне офицера, стоящего перед отделением на строевой подготовке. Он улыбался.

Стена была теплой и гладкой. Я мог бы поклясться, что она дышала. Но страшнее, чем есть, мне быть уже не могло, я был почти парализован, будто меня прибили гвоздями, поэтому не мог даже сдвинуться с места. Я почувствовал, как уперлись мне в спину твердые соски упругой груди, как обвили тело душистые волосы, припали к шее нежные губы, а руки мягко и ненавязчиво стали прижимать меня к ожившей стене все плотнее. Оглянувшись, уловил знакомые черты матери, теплую улыбку, заботливые глаза. Не успел я понять, что происходит, как что-то в голове у меня перевернулось, и вестибулярный аппарат сообщил мне, что я лежу на спине, а карлик, по-прежнему улыбаясь, возвышается надо мной. Кожей ощущая теплую сырость и дурманящий запах, исходящий от земли, я осознал, холодея, что земля, постепенно расступаясь, под видом материнских ласк пытается поглубже упрятать меня в свое лоно. Я почувствовал себя младенцем, дрыгающим ногами на невообразимой гипертрофированной женщине. Лоно засасывало меня глубже и глубже, а я, словно зачарованный, следил за происходящим. Мне казалось, что я смутно припоминаю похожий эпизод. Только тогда, был яркий свет, и я. Я рождался! А теперь, видимо, вовлечен в обратный процесс. Мне это не понравилось, и я стал сопротивляться.

Карлик произносил какие-то премудрости, сопровождая их красивыми жестами:

– Когда ты вошел в это древнее сооружение, ты хотел отдохнуть. Ты хотел покоя. Тело стремится к покою и безопасности. Оно знает, что совершенный покой, абсолютная безопасность – это смерть. Не противься зову праматери-земли. Ты уже на полпути.

Карлик нависал надо мной, сверля холодным, насмешливым взглядом.

– Приидите ко мне, все утруждающиеся и обремененные! – напевно возгласил он насыщенным церковным тенором.

– Это не из той оперы! – возразил я, усиливая попытки освободиться от назойливой праматушки. – Слова адресованы живым, а не мертвым. Там дальше сказано: Я пришел, чтобы имели жизнь, и с избытком. Ненавидящие меня любят смерть,

– Молчать! – яростно и хрипло рявкнул карлик.

В его пронзительном голосе слышались нотки профессионального палача. На ум мне пришла «святая» инквизиция, зверства гестапо и НКВД.

– Мне плевать на эту демагогию! – продолжал карлик. – Этой книгой можно доказать любое дьявольское утверждение!

– А можно опровергнуть, – почти спокойно произнес я, отплевывая грязь. Во мне проснулось настроение мученика за правое дело, и я, как это ни поразительно, ощутил, что, несмотря на свое жутковатое положение, почти не боюсь. Возможно, именно поэтому я стал делать успехи в схватке с землицей, по собственной инициативе решившей, что я страдаю Эдиповым комплексом.