Сергей Остапенко - Ритуал [litres]

– Заметано! – выдохнул я на бегу, уже высмотрев плот. – В ад – значит в ад! И не на это пойдешь, лишь бы дубу не дать!

Обогнавший меня Юдин подозрительно покосился назад. Видимо, решил, что от переживания я стал разговаривать сам с собой. Хотя, кто поручится, что это не так?

Связанные в плот бревна были совсем свежими. Видимо, мои злополучные споспешники переправлялись на остров на нем же, так как с ходу нашли спрятанные в кустах весла и живо помогли мне столкнуть плот в воду.

– Что ты задумал? – спросил Саня.

– Увидишь.

– Мы убегаем? – осведомилась Таня.

– Прячемся.

– Куда?

– Сначала надо найти это убежище.

Угроза заставила нас работать молча, дружно и слаженно. Река в этом месте была значительно шире, чем в том месте, где мне пришлось перебираться на первый остров. Но расстояние до спасительного берега сокращалось достаточно быстро. Я почему-то вспомнил гомеровский эпос, то ли «Илиаду», то ли «Одиссею». Как там было-то. «Смерти боясь, изо всей они мочи ударили в весла»? «Сели и вспенили дружно веслами бурное море»? Кажется, как-то иначе. В разных переводах – по-своему. Главное, что в точности по Гомеру «радостно в море корабль побежал от нависших утесов». На этом «корабле» мы собирались уйти от погони.

Я быстро взмок, но отдыхать было некогда. Впрочем, когда плот причалил и мы выбрались на берег, мысль об отдыхе и в голову никому не пришла. Отбросив весла и оттолкнув плот, чтобы не осталось следов нашего прибытия, мы помчались вглубь островка, не разбирая дороги и поминутно чертыхаясь. Раздвигая заросли, не обращая внимания на царапины, мы неслись, будто за нами гнались черти. Я скакал впереди, Саня с Татьяной – чуть приотстав. Пятьдесят шагов. Сто. Сто пятьдесят. Заросли остались позади, и пред нами предстала величественная колоннада. Добрались.

Шум барабанов вдали затих. Что бы это значило: преследователи отстали или уже пустились вплавь по нашим следам?

– Нам сюда.

– Этого на карте нет, – недовольно промямлил Юдин. Утрата лидерства его явно задела.

Мы остановились там, где у основания храма, или чем бы там ни было это сооружение, топорщились рваные края глубоких ран, проделанных мощными источниками, чьи потоки с шумом скрывались в недрах. Из одного клубами валили густые вонючие испарения, из другого доносились какие-то стоны, бульканье, аханье. Средний грот, самый широкий, хранил молчание и оттого казался даже более жутким, чем соседние.

«Это он», – донесся до меня, словно издалека, сигнал амулета. Надо полагать, он служил руководством к действию.

Я медленно прошелся по холодному и шершавому фундаменту строения, легко касаясь пальцами изъеденных ветром и временем столпов, вросших вершинами в небо. Вспомнились картинки из первого школьного учебника древней истории. Греция, Рим, Акрополь, Колизей. Всколыхнулось внутри что-то, похожее на грусть. Из всего многообразия архитектурных форм колонны привлекали меня больше всего, вызывая стойкие ассоциации с вечностью, временем и хрупкостью всего, за что мы цепляемся, лелеем, к чему привязываемся. Возможно, зодчий этого памятника обладал сходным мироощущением и оставил эти колонны как каменный символ тленности сущего, напоминающий тем, кто здесь оказался, о неизменном и неумолимом финале. Чтобы предстоящая дорога в преисподнюю не казалась им столь зловещей, как раньше.

Страх понемногу прошел, колебания тоже. Я застыл на краю раздающегося вширь и вглубь разлома, вглядываясь в зияющую тьму его разверстого зева. Никакого намека на то, что может ждать внутри.

– Мы должны туда спуститься? – спросила Таня, бесшумно подкравшись сзади и положив подбородок мне на плечо.

– Должны.

– И что это значит? – насторожился Саня.

Я постоял еще немного, собираясь с духом. Потом оглянулся, оскалил зубы в подобии ухмылки, призванной подбодрить друзей и скрыть мое собственное замешательство. И понял, что назад пути уже нет.

– Сошествие в ад сынов человеческих.

Сказав так, я шагнул вперед, на первую ступень, вырубленную в основании тоннеля, потому что шестым чувством уловил, что ярые колоски солнечных лучей уже тянутся из-за горизонта, исполняя танец смертного приговора нашей троице. И в следующий миг почувствовал на своем затылке живое дыхание спутников.

Густая безграничная мгла расступалась предо мной. Крутые ступени вели вниз; угол наклона был слишком опасен: одно неловкое движение – и я мог кубарем покатиться нон-стопом прямо в преисподнюю. Поэтому, ощупывая пространство перед собою одной рукой, другой я предусмотрительно сдерживал пыл моих спутников. Подгоняемые страхом, они готовы были ринуться вперед и сбить меня с ног.