Сергей Остапенко - Ритуал [litres]

Сначала я пытался выудить из памяти какой-либо обобщенный образ цветка. Эффект был нулевой. Что-то выплывало, но удерживать образ в памяти не было никакой возможности: как только я пытался сосредоточить внимание на своем произведении, оно расплывалось и исчезало или претерпевало различные метаморфозы. Я выкорчевывал из сознания появляющееся от неудач раздражение и пробовал снова и снова. Мало-помалу я вошел в новое состояние восприятия. Мириады виданных мной цветов перестали хаотично осаждать воображение, страстное желание побыстрее с этим покончить иссякло. Тело отключилось, память не мешала; мозг заработал автономно, концентрируясь уже не на вымученных ассоциациях, а на собственных сиюминутных произведениях. В какой-то момент меня посетило странное ощущение, что я нахожусь не в теле или что само тело не является локализованным в какой-то точке пространства, а разбросано странной светящейся паутиной по всей Вселенной, отчего она, Вселенная, утратила свою грандиозную необъятность. Где-то мои нити пересеклись с каким-то каналом или пучком волн и вступили с ним в контакт. Это было так, словно в темноте нечаянно задеваешь струну. Только вибрация этой струны заполнила меня без остатка абсолютно новой информацией, свежей, яркой и ни с чем не сравнимой. Я стал черпать образы из этого неведомого источника, и мое творение начало наконец обрастать деталями.

На первых порах это был вовсе не цветок. Сложно объяснить, что из меня рождалось, но никакого сходства с цветами оно не имело. Оно обладало формой, но формой, чуждой земной эстетике, имело цветовую гамму, но в незнакомых сочетаниях тонов и красок. Но оно было пронзительно-живым. С замершим дыханием я следил, как это создание затрепетало собственной жизнью, проявляясь уже вне зависимости от моей воли. Тогда я вернул контроль над процессом и облек цветок в более привычный вид. Моя сосредоточенность нарастала, и в конце концов я стал различать, как движется сок по крохотным прожилкам лепестков, как нервно подрагивают микроскопические капельки влаги на тоненьких волосках, покрывающих стебель, а поры на поверхности листьев раскрываются, подчиняясь невидимым импульсам. Ноздри защекотал тонкий пряный запах, и я понял, что материализация первого объекта условного кода состоялась. Я вышел из «нирваны» и удостоверился, что цветок, склонив закрытый бутон, действительно находится там, куда я его поместил. Господи! Неужто получилось? На мой взгляд, то, что произошло, ничем не отличалось от настоящего волшебства.

Но для достижения цели мне требовалось действовать дальше.

Теперь у меня не оставалось сомнений: все, что втолковывал мне Тотх, имело смысл и, более того, действовало. К следующему этапу я приступил, уже будучи уверен не то в собственном всемогуществе, не то в том, что законы, по которым существует природа, отменены. И я не замедлил воспользоваться новым положением вещей.

Мне пришлось петь.

Я прикрыл глаза и медленно, плавно раскачиваясь из стороны в сторону, затянул литанию, состоящую из полузаконченных, мало связанных по смыслу и рифмой фраз. Постепенно на смену тексту пришли просто сочетания гласных, которые сменялись вслед за мотивом, сплетаясь в не всегда гармоничные, но наполненные чувством нотные гармонии. Голос мой окреп – стесняться было некого, звуки исходили сперва из гортани, потом из груди, а затем, когда я впал в своеобразный транс, их источник уже нельзя было определить. Снова, как и в случае с цветком, я набрел, блуждая в ирреальных пространствах, на некий информационный поток и, пропуская его через себя, перестал узнавать собственный голос. В неповторимой симфонии, которая лишь однажды пролилась созвучиями в мир, было что-то и от непередаваемой тоски, навеянной русскими суровыми просторами, и от сдержанной мощи варяжских боевых песнопений, и от щемящей грудь таинственности культовых кельтских гимнов. Я пел, и голос мой дрожал от напряжения и силы, покуда я не ощутил, что дрожь возвращается ко мне уже из окружающего мира, усиленная резонансом природы. Тогда я открыл глаза и увидел, что листья Мирового древа слабо трепещут, травы волнуются, а ветер гуляет порывами в ритм песни, лаская прикосновениями мое чело. Цветок выпрямил стебель, бутон стыдливо приоткрыл лепестки, и в его чувственных недрах, мельтеша миниатюрными крылышками, орудовала птичка, колибри, размером чуть больше шмеля. Она принесла в клювике пыльцу, оставила ее внутри, а потом исчезла. Я откупорил амриту и аккуратно пролил на росток несколько капель. Потом опять закрыл глаза и сидел, раскачиваясь до тех пор, пока что-то не защекотало мне ступню. Выяснилось, что это хомячок. Рыжий упитанный зверек извлек из-за щеки семечко вычурной формы и протянул мне своими лапками, похожими на человеческие руки в миниатюре. Я со смирением и благодарностью принял подношение, и хомяк также удалился.