Олег Фомин - Убийца

– Ну вот, мы дома. Если хоть что-то в Руинах можно назвать домом…

«Покой».

– Да, где спокойно, там и дом. Завидую тем, кто в Руинах родился. Никто из родного мира не похищал, тоска не грызет…

Я вздохнул и начал закладывать плиты обратно в гнезда, нечего всяким левым типам зариться на наше уютное местечко.

Смыш телепортируется с места на место по всему некрополю, дежурный обзор: все ли в порядке, не изменилось ли чего, пока нас не было, не завелась ли гадина, жаждущая нами полакомиться…

Я сел спиной к свежей кладке, лопатки слегка ее продавили.

Пых! На плечо вернулся Борис.

«Чисто».

Рукав стер пот со лба, я улыбнулся.

– Чистота – залог здоровья.

Некрополь в пять этажей, длина и ширина как у спортзала. По краям ряды гробниц, в стенных нишах – урны с прахом. Стены разинули темные каменные рты, их много, как пчелиных сот, до потолка, в них тоже саркофаги. Свисают лианы ржавых цепей с крючьями, для спуска и подъема гробов. На факелах пылает мертвое пламя – белое, холодное, танцует медленно, услышать его гул можно лишь, когда источников много, как сейчас.

На дальнем краю зала, на ступенчатом помосте возвышается стальной склеп – монолит, оплетенный письменами разных языков, сценами битв, которые, скорее всего, никогда не происходили ни в одном из миров…

Склеп заперт, даже Борис не может телепортироваться внутрь, какая-то сила его отталкивает. Может, к лучшему. Кто знает, что за всадник апокалипсиса в этой стальной коробке, если ее не пробить даже плазмой, не обойти через другое измерение.

Поднявшись, ковыляю к алтарю перед склепом.

Алтарь, судя по всему, для подношений духу мятежного принца, но я кощунственно использую как обеденный стол. А заодно как кровать. Кара на мою голову пока не обрушилась, значит, принц не возражает.

Вскоре на середине алтаря уже горит костерок из углечервей, над огнем на шампурах жарятся кусочки мяса и грибов.

Сижу за алтарем на урне вместо табурета, тряпка в руке смахивает с узорчатой поверхности пыль, из торбы на алтарь приземляются овощи, хлеб, фляжки с питьем… Артефакт воистину читерский. Можно нести сколько угодно съестного, не считаясь с объемом и весом, без боязни, что испортится.

Смыш на плече пискнул.

«Сыр!»

Я засмеялся.

– Король стола, дамы и господа, сыр «Анюта», прошу любить и… есть.

Борис спрыгнул на алтарь. Блюдце с овощами и миска с приправами его пропустили, носик суетливо обнюхивает красную корочку, нежную бледно-желтую начинку с пузырьками воздуха.

Охотничий нож нарезает овощи, те сваливаются в миску. Лук нашинковал, черед огурца, потом молодой горох яростков, заправлю все это взрыбьим жиром, посыплю специями…

За стенами некрополя – серия пистолетных выстрелов. Нож замер, мордочка смыша, точно стрелка компаса, повернулась на угол третьего этажа. Где-то там и стреляли.

Вой морозавра. На его фоне истошный человечий крик. Он оборвался, а вой перешел в рычащее чавканье.

Я пожал плечами, вернулся к кухонным хлопотам, смыш продолжает обтесывать ребра сырной дольки. К такому здесь привыкаешь, как в селе к шуму листвы и мычанию коров. Жалости на всех не хватает.

Кружочки огурца упали в салатницу. Я задумался.

– А почему бы и нет…

Положил нож, кисти потанцевали с полотенцем. Торба, я опять к тебе…

Старательно думаю о предмете, который нужен, и моя личная бездна выпускает стальную перчатку с когтями.

Я насадил доспех на предплечье, щелкают застежки. Лучше проявить осторожность, а то можно остаться без пальцев.

Металлическая рука исчезла в торбе. Оттуда достаю фиолетовый пластинчатый мячик. Детеныш бронтеры в той позе, в какой я его туда положил. Для него, наверное, прошли только секунды.

Опускаю шар на пол. Легкий толчок, и сфера покатилась к подножию одной из гробниц…

Бум.

Откатилась назад плавно, замерла.

Я улыбнулся.

Взял в стальную перчатку помидор, над миской с салатом сжал. Пять ножей разрезали овощ на пластинки, сочные красные кругляши ссыпались в миску. Неплохой, однако, способ, надо взять на вооружение.

Борис отвернул мордочку от сыра в сторону, куда я отправил живой мячик.

Шар едва заметно шевелится, словно хочет укатиться тайком, но понимает, что на него смотрят…

Хрустнуло, гладь сферы ощетинилась треугольниками, между ними черные пусто́ты. Шар начал разворачиваться.

Четыре лапки, хвост и голова. Возникла миниатюрная копия бронтеры, изящный глянцевый зверек цвета спелой сливы. Грацию смазывает детская неуклюжесть, но таких милах еще поискать. Малыш несмело озирается.