Дмитрий Светлов - Медвежий замок

– Тоже русский.

– Говор у тебя чужой, на торгу говорят, в примаках был.

– Строиться начал на берегу Онеги. – Норманн не стал развивать тему своего прошлого.

– А церковь есть?

– Ничего нет, говорю же, только строиться начал. Но по весне заложим, обещаю.

– Зимой победствуем. Да ладно! Сюда мы зазря пришли, чужие всем, купцы нос воротят, бояре и близко не подходят.

– А что так?

– Я был воеводой у боярина Сопеги, в конце зимы пришли вятские с татарами. Не отбились, боярин погиб, а боярыню с детишками к отцу привезли.

– Почему у него не остались?

– Выгнал из Городца, винил в трусости и неумении. Вот сгоряча и ушли в Новгород, да лишними оказались.

– Сколько вас?

– Тридцать семь осталось, все при лошадях, только в залоге они, мы с боем вырывались, а боярыня из казны ничего не дала.

– Показывай своих. – Норманн двинулся к стене.

– Здесь не все – кто на промысле, кто в работниках, жить-кормиться как-то надо.

– Мы завтра на рассвете уходим. Успеешь собрать?

– Если сговоримся, то к восходу солнца придем в указанное место.

– Что хочешь?

– Живем за твой счет, с набега десятая часть наша.

– Договорились. Теперь второй вопрос: мне воинов надо вдвое больше. Кого присоветуешь?

– Почему меня спрашиваешь?

– А кто воевода? – усмехнулся Норманн. – Спрос с тебя, ты и набирай. К тому же все лето здесь стоишь.

– Я бы взял вон тех. – И указал на маленькую группу, что стояла поодаль остальных.

– А чего они чуть ли не на луг ушли?

– Беглые, вот и опасаются людских глаз.

– Что натворили? Воров и насильников мне не надо.

– Пусть их сотник сам расскажет, а ты решишь.

Дидык подал беглецам условный знак, и вскоре перед Норманном стоял седоусый воин по имени Нерль.

– Не побоишься против княжьей воли пойти и беглых к себе на службу взять? – спросил сотник, прямо глядя в глаза.

– Я сам по себе, мне князья не указ.

– Тогда слушай, раз такой смелый, мы люди боярина Жирослава.

– Что замолк, продолжай.

– Ты что, ничего не знаешь?

– Я похож на гадалку? Рассказывай!

– Боярин Водовик силой увел и обесчестил жену Жирослава. За то наш боярин собрал дружину и пожег имение поганца.

– Правильно, – поддержал Норманн. – И я так поступил бы на его месте, вдобавок и голову срубил бы.

– Только князь Юрий Михайлович рассудил иначе. Жирослава на плаху, а нас объявил ворами.

– Почему в Новгород бежали?

– Новгород да Псков, больше некуда, здешние бояре не очень-то чтут указы чужих князей.

– Сколько вас?

– Двадцать восемь, все безоружны.

– Что так?

– Распродали через вторые руки, в город идти боязно, а зима на носу.

– До восхода солнца соберетесь?

– Чего собираться, мы тут в лесу, в землянке живем.

Норманн дал беглому сотнику золотую монетку, что досталась от Войко, затем отсчитал Дидыку деньги на выкуп лошадей и уже собрался идти в слободу, но тут его остановила группа степенных сорокалетних воинов.

– Зовут меня Шушун, слышали, ты себе дружину набираешь.

– Это правда, а вы кто будете?

– Десятники корабельных дружин купца Воробья Завидовича.

– Почему решили ко мне переметнуться?

– Да не переметнуться, – поморщился старший, – купец уж три года как сгинул, а наследники в Москву перебрались.

– Непривычные мы внаем уходить, – выступил вперед низкорослый крепыш. – Раньше сами выбирали.

– Детей пора в люди выводить, – продолжил старший, – а здесь только опытных берут.

– Сколько вас?

– Все одиннадцать здесь. Бери, не пожалеешь, мы видели твои драккары и бились с ними не раз.

– Что скажешь, Дидык? Под твоим началом будут.

– Я про них плохих слов не слышал.

Знающие в корабельных сражениях толк воины Норманну, безусловно, нужны. Послали за Выгом и пошли к монаху подписывать договор, за исключением беглого сотника, подпись за него поставит Дидык.

Руслан поспешил в слободу, по дороге пытаясь сформулировать мысль, возникшую после услышанной истории о боярине Жирославе. На Руси, как и в Европе, были пограничные укрепления, но внутри княжеств никакого подобия замков не допускалось. Имения бояр ограждались, но и только, и причиной этого служила сильная рука сюзерена. Боярин вправе уйти к любому князю, но, получив удел, обязывался безропотно исполнять его волю. Не нравится – уходи, а за своеволие одна кара – смерть. О справедливости Норманн не думал: если ее нет в двадцать первом веке, то откуда ей взяться в четырнадцатом. На лужайке у затона, где утром оставался только один драккар, появились три ладьи, а плотники заканчивали сооружение сходен. «Лошадей заводить», – сразу догадался парень. Вокруг тусовалась молодежь, прознавшая о скором расставании.