Олег Измеров - Дети Империи

Они сделали круг и вернулись греться в штаб. Там царила веселая атмосфера – одна из групп вернулась с уловом. Не доходя квартала до БМЗ, был подобран на снегу не вязавший лыка гражданин. Он был усажен на скамейку, что-то невразумительно бормотал и норовил упасть на пол. Старшина куда-то звонил по телефону и просил машину. Виктор вновь обратил внимание на то, как тепло здесь везде топят: градусов двадцать пять, наверное, в помещении.

На втором круге народу на улицах в районе Орловской почти не стало видно, детвора разбежалась по домам. Громкоговоритель у фабрики перешел на какой-то незнакомый блюз, пела актриса с голосом, похожим на Александру Коваленко, а может быть, она и есть. «Шумят листвой московские бульвары, цветы дрожат в предутренней росе…» Наверное, концерт легкой музыки.

Внезапно Алексей сделал предупреждающий жест рукой: совсем рядом, из-за посаженной в палисаднике небольшой елки, они увидели между тропинкой и черным от времени дощатым забором двух мужчин и женщину. Один, коренастый, в шапке-ушанке с опущенными, но не завязанными ушами, отбирал левой рукой у женщины сумку, держа в правой нож. Другой, помельче, в кепке не по сезону и пальто без воротника, видимо, стоял у елки на стреме, но, пытаясь прикурить, чиркал спичками, закрывая огонь ладонью, чтобы не задувало, и, видимо, поэтому не заметил приближения группы. Алексей без слов бросился вперед, к мелкому, и, пока тот не успел опомниться, двинул его левой снизу в челюсть. Мелкий беззвучно осел. Женщина дернулась в сторону; коренастый обернулся, бросил сумку и молча рванул по улице в сторону поймы.

– Сэм, за вторым присмотри! – крикнул Алексей и дунул пару раз на ходу в свисток.

Виктор инстинктивно бросился за ними, но тут же подумал, что в свои пятьдесят может и не составить конкуренции. Впрочем, осодмиловской молодежной тройке уступал и грабитель; расстояние между ним и Алексеем заметно сокращалось. «Надо отсекать», – мелькнуло в голове у Виктора; он взял вправо, чтобы уже своим видом препятствовать преступнику рвануть в сторону. Тут впереди, видимо, на свист, выскочил из калитки мужик с поленом в руке и завопил: «Держи-и!» Грабитель метнулся от него влево – в сторону Виктора.

«Вот, блин! А ножа он наверняка не выбросил…»

Виктор расстегнул куртку, полез под нее рукой, будто ища кобуру, и дико заорал:

– Ста-а-ять, я сказал! Буду стрелять!

Грабитель дернулся в сторону, и тут на спину ему прыгнули вдвоем Алексей и еще один из осодмиловцев, повалив его на снег; тут же подскочил третий. Вместе они заломили коренастому руки за спину. Виктор подошел, стараясь, насколько возможно, более спокойно дышать после пробежки, поднял со снега шапку и вернул на голову коренастого. Тот заверещал:

– Отпустите руки, больно! За что бьете? Пустите!

– Ишь ты, – хмыкнул Алексей, – артист, однако.

Из домов к месту происшествия сбегался народ, даже женщины. Виктора поразило, как люди тут же, словно по какому-то инстинкту, бросились навстречу беде, не думая о возможной опасности. В нашем свободном обществе хоть сколько ори – ни одна душа на помощь не придет, каждый сам за себя. А тут – будто в древнем племени при появлении дикого зверя, всем шоблом даже мамонта вырубят. И всего-то прошли какие-то полвека.

– Потерпевшая, посмотрите… – Алексей подвел преступника к женщине, все еще боязливо жавшейся к забору. – Этот пытался вас ограбить?

– Этот, этот! Говорит, сумку давай, а если пикнешь – убью. Он, он, паразит!

– Ладно, не волнуйтесь, сейчас пройдем в штаб, там дадите показания.

– Врет она! Врет она все! Не верьте ей! Она нас в переулок завлекла, а эти, с повязками, на нас напали! Он у меня серебряный портсигар вытащил, проверьте! Не осодмильцы они! Помогите, они меня сейчас за углом убьют!

– Вот в штабе это все и послушают. Давай, двигай. Сэм, Виктор, помогите второму подняться, а то он еще не очухался.

– А-а, суки, мусора! На понт… на понт взяли! Ты, падло, мусор… – заорал коренастый на Виктора. – Меня послезавтра выпустят, я ж тебя, падло, как колбасу…

– Мне показалось, – флегматично спросил Виктор у Алексея, – или задержанный угрожает членам Осодмила физической расправой, отягчая свою вину?

– Не обращайте внимания. Такие всегда грозят.

– Не, я буду страшно переживать. Я теперь не буду спать ночью. Целых три часа. А может быть, и три двадцать.

Шагов через десять коренастый сменил пластинку и начал умолять, чтобы его отпустили. Он рассказал про больную мать, про какие-то страшные карточные долги уголовникам, которые он должен был немедленно отдать, иначе его убьют, что только это толкнуло его на путь преступления, которого он не повторит больше никогда в жизни. Мелкий, не обладая ораторским даром, просто дергался и всхлипывал.