Вячеслав Дыкин - Гусариум (сборник)

– Много врага?

– Несметные тыщи!

– Не врёте? Что ещё известно?

Люди стали наперебой отвечать, шумя, как стая птиц по весне. Савелий Игнатьевич разобрал только слова «безбожники» и «грабят».

Мякишев, наклонившись к рабочему, озабоченно сказал:

– Плохо дело. Грабят уже по всему городу.

– Невозможно, – растерялся тот.

– Не знаю, – хмуро ответил поручик. – Похоже, анархисты, или кто-то ещё, взял верх над вашими. Здешние люди странно себя ведут, но другого объяснения я не вижу.

Взгляд Савелия Игнатьевича упал на охапки дров.

– Скажите, Мякишев… А что они говорили насчёт «огненного крещения»?

Поручик уставился на него.

– А вы не поняли, да?.. Да о самосожжении речь! Как у раскольников. О церкви ведь не говорят в народе – сгорела. Говорят: «вознеслась». А раз так, то и те, кто в ней, по идее, тоже…

– Жуть какая. Это надо остановить, – сказал Савелий Игнатьевич, решительно делая шаг.

Мякишев удержал его за локоть и покачал головой.

– Эй, Савелий Игнатьевич… Вы хотите осчастливить этих людей, а совсем их не знаете и не понимаете… Вот о чём, по-вашему, разговаривают те двое?

Он указал на бородатых мужиков в кафтанах, судя по лицам – отца и сына, тихо шептавшихся в углу.

– Не знаю. – Рабочий пожал плечами. – Наверное, о том, как лучше дать отпор врагу.

– Ага, как же! О свинце они говорят, поняли вы?

– О каком свинце?

Мякишев, пригладив усы, усмехнулся.

– О государственном. Который, по их словам, власти затопили в Красном пруду. И вот они думают, как бы под шумок этот свинец поднять и к рукам прибрать.

– Зачем? – не понял рабочий.

Поручик поморщился.

– Кто его знает, зачем. Может быть, крышу крыть. А может быть, продать тому, кто дороже даст. Они, между прочим, всерьёз обсуждали, сколько за пуд даст этот самый страшный «враг». А вы – общество взаимопомощи и братства… Либэртэ, эгалитэ, фратэрнитэ [11]. Мечтатели и утописты, леший вас дери. Как вы думаете изменить человека, исправить его шкурную природу?! Это никому не под силу.

– Ну нет уж, – решительно возразил Савелий Игнатьевич. – Это всё от тьмы и несознательности. Надо будет – и куркулей перевоспитаем. Откроем школы, библиотеки. Кино правильное снимем. Человек должен тянуться выше.

Савелий Игнатьевич, помедлив, пытливо оглядел Мякишева:

– Вот вы, скажите, когда-нибудь слышали про калужца Циолковского? Он вообще считает, что человек может взлететь на небо… Представляете? Где уж тут место богу?

– Это не нам решать, – перебил его Мякишев. – Я тоже читал. С ракетами – это когда ещё будет… А нам сейчас надо выяснить, что происходит в городе.

Перехватив брошенный в глубь церкви взгляд рабочего, Мякишев тронул его за локоть. И, наклонившись, тихо сказал:

– Я убедил их старшего пока не самосжигаться. И дал ещё один совет. Давайте пойдём и узнаем, что там за антихрист. А заодно причину этих странностей со временем. Здесь нам больше делать нечего.

К этому времени люди закончили совещаться, и вперёд, откашлявшись, выступил мужчина в армяке. Он протянул поручику свёрнутую грубую ткань и поклонился.

– Вот… всем миром решили. Тут офицер один оставил, сказал беречь. Но вы ведь нас защищать пришли, верно? Возьмите; вам она больше пригодится.

Поручик развернул ткань, и в неровном свете свечей блеснула сабля с богато украшенной рукоятью. Рядом лежали тёмные ножны.

– Спасибо. – Мякишев взял оружие за рукоять и пристально оглядел лезвие. – Добрая вещь.

Потом он отошёл в сторону и опустился на колено перед потемневшим ликом на стене. В наступившей тишине отчётливо прозвучал его голос:

– Возложенный на меня долг клянусь выполнять с полным напряжением сил, не щадя жизни ради блага Отечества.

Поднявшись, Мякишев завернул шашку в ткань, кивнул рабочему, и они вышли.

Ветер на улице стал сильнее. Его холодные порывы били в лицо, и жёлтые листья, кружась, падали под ноги.

Остановившись у изгороди, поручик посмотрел на уходящую вдаль улицу и задумчиво произнёс:

– Хорошее место для апфилирования [12]. Здесь бы пулемёт поставить. А ещё лучше – парочку «Гочкисов». Тогда никакой враг точно не пройдёт.

– Враг?.. – Савелий Игнатьевич вздрогнул. – Мякишев!..

Поручик выпрямился и замолчал. Савелий Игнатьевич пристально на него смотрел.

– Мякишев, вы мне опять что-то недоговариваете.

– О чём вы? – Мякишев невозмутимо встретил его взгляд.

Рабочий расстегнул кобуру и достал маузер.

– Говорите. Ну же.