Вячеслав Дыкин - Гусариум (сборник)

– И отведу!

– Ведите. Всё равно конец один…

– А вот возьму и отведу, – упрямо повторил рабочий. – Эй, Тимоха!

Он обернулся к столу. Долговязый парень захлопал глазами:

– Чаво?

– Чаво, чаво… Давай ключи! И винтовку заодно прихвати. Будем пленного выводить.

Тимоха, позёвывая, встал рядом, держа винтовку в руках и покачиваясь, а Савелий Игнатьевич загремел ключами. Решётка со скрипом открылась.

– Выходи, ваше благородие.

Офицер шагнул в каморку, но Савелий Игнатьевич придержал его за плечо.

– Погоди…

Он повесил себе на плечо деревянную кобуру и, поправив её, кивнул:

– Теперь – можно.

Дверь открылась в ночную черноту, и в лицо ударил холодный порыв апрельского ветра.

Савелий Игнатьевич плотно запахнул пиджак и спустился по ступеням, на которые падал скупой свет фонаря. Потом повернулся к Тимохе и распорядился:

– Значит, так. До моего возвращения остаёшься за старшего. Никого в пятый газгольдер не пускать, кроме меня и товарища Лациса. Понял?

– Есть не пускать! – улыбнувшись, гаркнул Тимоха, приставив к плечу винтовку. – Служу трудовому народу!

– Пошли, – повернувшись к арестованному, сказал рабочий.

Они двинулись в сторону массивных заводских корпусов, где скупо светили желтоватые огни. Поручик, понурив плечи, шёл впереди. Под ногами хрустели обломки угля.

Лунный свет выхватил слева и справа огромные цилиндры газгольдеров. Над чёрными кучами кокса курился сизый дымок, в воздухе резко пахло аммиаком.

У забора в ночи мигнул красный огонёк папиросы, и неуверенный голос крикнул:

– Стой!.. Кто идёт?

Следом за голосом из темноты появился штык и в лицо ударил яркий луч фонаря.

– Да убери же, – с досадой пробормотал Савелий Игнатьевич. – Свой я. Председатель второго рабочего отряда мастер Ласточкин.

– Мандат есть? Покажи! – потребовал тот же голос.

Савелий Игнатьевич полез в карман и достал кусок картона с печатью. Появившаяся словно ниоткуда рука взяла его, и голос по слогам прочитал:

– Все… российская чрезвычайная комиссия… борьбы с контрреволюцией, спекуляцией и должностными преступлениями… Разрешается товарищу Ласточкину С. И., члену РКП (б) с тысяча девятьсот шестого года… Ого!.. – Голос уважительно замолк. – … посещать и покидать территорию завода в любое время, а также доставлять задержанных… с правом на ношение оружия. Подписано: исполняющий обязанности зампредседателя… товарищ Лацис М. И. и секретарь… товарищ Ксенофонтов И. К. …

Выступив из темноты, человек в картузе, с красным бантиком в петлице, бросил неприязненный взгляд на поручика и покачал головой.

– Офицер? Да ещё и дворянин, небось? Зря вы всё-таки с ними нянчитесь. Шлёпнуть бы его, как предлагает товарищ Комков, – и всех разговоров.

– Э, нет, – не согласился Савелий Игнатьевич. – Тут сперва разобраться надо. У нас хоть и революционный, а всё-таки порядок.

– Ну, ладно! – Человек вытащил изо рта раздавленную папиросу и махнул рукой. – Проходите!

За воротами было безлюдно и пустынно. Под ногами похрустывал гравий. Тихо шуршала трава.

Впереди серебристыми нитями блеснули рельсы, и из-за длинных коробок вагонов вынырнуло приземистое здание нижегородского вокзала…

И тут небо над головой быстро-быстро заполыхало синим, как от множества молний.

– Что такое? – Савелий Игнатьевич встревожился и сбился с шага. – Взорвалось, что ли, где-то?

– На северное сияние похоже, – пробормотал поручик, задрав кверху голову. – Красиво.

– Красиво ему… Да погоди же, я говорю! – крикнул Савелий Игнатьевич.

Догнав пленника, он погрозил пальцем и предупредил:

– Попробуешь бежать – поступлю по всей строгости.

– Не буду я бежать, – обиженно буркнул поручик. – Честное слово.

Рядом на путях зашипел паровоз, и огромный состав, трогаясь, загремел сцепками.

Мерцание над головой усилилось. Оно было похоже на свет огромной газовой горелки. Небо переливалось, вспыхивая то фиолетовым, то лимонно-жёлтым цветом.

В ушах надсадно загудело. Воздух стал плотным и душным, как перед грозой. По горлу резануло наждаком. Савелий Игнатьевич приложил руки к ушам, стараясь унять боль, и почувствовал на губах солёный привкус крови. Морщась, он оглянулся.

Рядом, присев и обхватив голову ладонями, раскачивался поручик. Он тоже что-то кричал, но звуки тонули, как в плотной вате.

А потом так же внезапно всё закончилось. Стало непривычно тихо. Савелий Игнатьевич выпрямился и перевёл дыхание.