Фрыц Айзенштайн - Чудаки и дороги

— Это твоё колдовство?

— Это не колдовство. В общем, хочешь быть знаменитым — молчи! Никому не говори, а то убьют тебя.

Боокко молча кивал в такт моим словам.

— А теперь пошли. Будешь сегодня новые мелодии играть.

Я заправил свою фляжечку новой порцией, и мы пошли пугать народ дальше. Боокко задумчиво что-то себе подвывал под нос, потом гордо вскинул голову и сказал:

— Да! Я сегодня исполню новую песню.

Мы вернулись к компании. Семинар по обмену опытом постепенно трансформировался в симпозиум [16] Симпосий, если кто не помнит, пьянка у древних греков. . Богема, она завсегда готова пить бузу на дармовщину. Как обычно, началось безудержное хвастовство, кто самый популярный певец в степи. Чуть не передрались. Потом Боокко запузырил новую мелодию. Степные певцы, те, которые постарше, немедленно отщепенца заклеймили, но молодняк, в основном ученики, восприняли новшества позитивно и даже подпевали и притопывали. Дискуссия о новых веяниях в искусстве начала переходить в активную фазу — Боокко аргументированно возразил оппоненту по голове бутылкой из-под бузы. Я не мог не поддержать прогрессивных начинаний виртуоза-самородка и въехал кому-то в ухо. Арчах уже отбивался от двоих, но на нашей стороне выступила молодая поросль, а тут подоспели наши удальцы-молодцы из отряда «Гринго» Разворачивалась весёлая драка. Новое отстаивало своё право на существование. Нашему совместному творчеству должен получиться знатный промоушн.

Как тяжело… Я приподнялся на кровати. Ну конечно же, я спал одетый. Потрогал распухшее ухо. Погладил заплывший глаз. Как хорошо-то… что бриться не надо. Но ничего. У меня есть ответ похмелью! Я добрался до своего котелка с микстурой и выхлебал почти половину. Ох… полегчало. Откинулся на подушку. Сейчас подействовать должно. И оно подействовало, чёрт побери. Сначала образовалось просветление в голове. Потом светлеть начало в лёгких, я упал на карачки, хрипел, кашлял и исходил соплями. Потом благодать дошла до желудка и ниже. Короче, день прошёл… не сказать чтобы зря, но в уютном кабинете на одну персону. Во второй половине дня я обессиленный выпал из него. В голове лёгкость необыкновенная, вплоть до головокружения. Меня пошатывало. Ичил ждал меня возле моего домика, сидел, постукивая в свой бубенец… короче, в маленький бубен, и лыбился:

— Совсем плохой. Совсем белый. Совсем холодный. Отвар пил? Я посмотрел. Сильная вещь, я такого никогда не делал. Зря ты ромашку добавлял. У тебя полное очищение организма произошло.

И ржёт, скотина. Все-таки, надо всякое сложное дело поручать профессионалам, а не самому хвататься. Чревато, в следующий раз выпадет прямая кишка и всё, останусь инвалидом. И вообще. Вчера был мой первый и последний прогрессорский подвиг. В следующий раз меня убьют. Наверное. Ростки нового здесь могут затоптать вместе с носителем. Как там Боокко с Арчахом? Живы ли? Ичил сообщил мне последние новости. Никто не знал из-за чего, но все знали, что вчера акыны серьёзно поспорили. Эта новость передавалась из уст в уста и обрастала всякими подробностями. Вроде никого не зарезали, значит, спор носил непринципиальный характер, просто консерваторы начали беспокоиться за свои доходы. На праздник собралось прорва народу, помимо акынов и сказителей и всяких сэри с клоунами. Все жаждут хлеба и зрелищ, это я помню.

Я пнул своего слугу, чтобы принёс что-нибудь поесть, у меня в животе образовался вакуум, надо его заполнить чем-нибудь вкусным. Попросил Ичила подождать меня, а сам пошёл ополоснуться. Когда я уже вылез из бассейна, нарисовалась Сайнара. Нет мне покоя.

— Почему ты мне снился в бесстыдном виде? — начался обычный наезд. Ни здрассти вам, ни до свидания.

— Здравствуйте, уважаемая Сайнара. Да пребудет с тобой милость Тэнгри! — надо ткнуть её мордой в землю. — В бесстыдном? Разве любящим сердцам ведом стыд?

Девушка от таких слов порозовела.

— Магеллан, ты почему от меня скрываешься?

— Дела, понимаешь ли, неотложные, ни минуты покоя, дорогая, — ответил я.

— Что такое минута, а? — сразу возбудилась она, — у тебя новая женщина?

Что-то неровно госпожа принцесска, может ревнует? С её характером это вредно, цвет лица испортится.

— Минута — это шестьдесят ударов сердца. У тебя есть сердце? — я потянул руку к её левой груди. Она не успела увернуться и я очень удачно одной рукой взял Сайнару за талию, а другую положил на грудь, — ох, как бьётся твоё сердечко, как у перепёлки, — проворковал я. Решительность и натиск! Вот девиз куртуазного ловеласа. Однако счастье длилось недолго.