Олег Измеров - Задание Империи

Что касается брони, то в массовом производстве в ближайшее время можно было рассчитывать только на простую в изготовлении гомогенную, то есть однородную, броню, которая уступала броне с насыщением поверхности углеродом и кремнием. Точнее, листы такой брони выпускали, хотя и обходилось это дорого, но соединять их можно было только на болтах из-за кучи проблем, возникавших при сварке. В результате толщина брони у танка должна была быть раза в полтора больше. С поверхностной закалкой по методу Круппа тоже научились делать только толстую броню для морских судов. И вообще при сварке толстой брони, хоть какой, почему-то шли трещины, и, несмотря на аресты, сделать с этим ничего не могли.

Но самым ужасным было то, что и семидесятишестимиллиметрового орудия, которое ставили на прославленную «тридцатьчетверку», тоже не создали. Точнее, такое орудие было вроде как бы создано Путиловским заводом, но на оборудованных им танках вдруг обнаружились странные разрывы тормозного цилиндра. Фактически выбирать приходилось из двух танковых орудий: сорокапятимиллиметрового, которое к середине войны окажется беспомощным против немецких танков, и восьмидесятипятимиллиметрового системы Грабина, созданного под так и не появившийся на свет тяжелый многобашенный танк прорыва «Святогор». Выбрать последнее было очень заманчиво, но вместе с ним и противоснарядной броней танк тянул аж на сорок пять тонн, и ни о какой подвижности его на поле боя не могло быть и речи.

Выбрать из готовых проектов что-то подходящее и дать замечания тоже не удалось. Хотя число спроектированных и построенных в виде опытных образцов машин исчислялось десятками, после отбрасывания провалившихся вариантов осталось всего три.

Первым был довольно неплохой на общем фоне «Вепрь», который при массе около тридцати тонн нес шестидесятимиллиметровую цементованную броню, защищавшую его от противотанковых орудий вермахта. Танк был построен и прошел испытания. Однако вооружен он был опять той же «сорокапяткой», скорость развивал всего тридцать, и то по шоссе, а самое печальное – был весьма сложен в производстве. Корпус замысловатой формы собирался на болтах и заклепках, а дизель никак не могли запустить в производство.

Вторым был «Ополченец», и понравилось Виктору в основном то, что этот танк можно было делать на любом автозаводе, используя освоенные узлы, а массовое производство в годы войны – великая вещь. Однако, кроме простоты и дешевизны, в «Ополченце» было смотреть не на что в прямом смысле этого слова. Противопульная броня всего десять миллиметров и крупнокалиберный пулемет делали его просто большой танкеткой. Снайперов гонять или нести охранение.

Ну и, наконец, третьим танком, по иронии судьбы прозванным «Пантерой», была машина, близкая к ранним проработкам знаменитого Т-34. Только для него не было фактически создано ни пушки (в проекте предлагалась пятидесятисемимиллиметровая), ни дизеля, так что опытный образец завис на стадии изготовления. Толщина брони была заложена всего тридцать пять миллиметров, что лишь немногим превосходило немецкие. Кроме того, к проекту были подшиты документы с горестными воплями технологов о том, что танк по разным причинам, и в частности из-за сложности изготовления бронелистов и высоких требований к их обработке, к производству крупной серией негоден.

Слепить что-нибудь общее из этих трех проектов было явно нереальным. Принятие предложения немцев собирать танки из германской комплектации казалось единственно верным решением.

«Ну, вот и приплыли, – решил Виктор. – Хорошо другим по альтернативной истории шляться, приходя на готовенькое. Поковырял в носу и сказал – а вот люк в лобовой броне повышает уязвимость. И вообще хорошо быть умным, глядя из будущего».

Он сел на кровать и почесал в затылке.

«Интересно, а что со мной здесь сделают, если не справлюсь? Расстреляют, наверное. И правильно сделают. Потому что люди будут тысячами в хреновых танках гореть. Или же беззащитную пехоту будут давить гусеницами. За такое надо расстреливать. Потому как на фиг все эти знания будущего, если для своего народа их применить не умеешь…»

В дверь постучали.

– Ужинать с нами идите! – позвала Катерина. – Я как раз ленивые голубцы сделала!

Несмотря на жару, ужинали не на веранде, а в гостиной, правда, при открытых окнах. Фольксэмпфенгер мурлыкал какой-то английский блюз – видимо, по просьбе «родственников», с которых спрашивать не будут.