Андрей Посняков - Император

– Ах, господин! Как мы нынче быстро управились!

– А вы думали?! – горделиво приосанившись, предводитель разбойников снял с головы шлем и подшлемник.

Разметались по плечам золотистые волосы, словно львиная грива.

– Да, быстро! Так ведь война – мое кровное дело, не будь я пан Владислав из Пржемберка!

– Слава пану Владиславу! Слава! – радостно закричали остальные… разбойники… или воины славного рыцаря? В те времена частенько это были одни и те же люди. Вот как сейчас.

– Четыре лошади, примерно по двадцать золотых каждая, – бормоча себе под нос, уже подсчитывал доходы замковый эконом – согбенный, лет сорока, мужичонка с вечно озабоченным лицом. – Сама повозка… гм-гм… на полсотни золотых всяко потянет, но это еще как продать…

– Считай, считай, Иржи! – довольно расхохотался пан Владислав. – Все, до самой мелочи, подсчитай… Да поедем в замок, устроим нынче пир!

– Слава нашему пану!!!

– Господин… – появившиеся из лесу двое воинов в коротких кольчугах и панцирях вели под руки поникшего головой Бруно. – Вот! В можжевельнике прятался, щенок.

– Ты кто? – Пан Владислав грозно нахмурил брови. – Отвечай, иначе живо у меня огребешь на гостинцы!

– Уважаемый господин, я… я… – залопотал по-немецки приказчик.

– А-а-а, да ты немец! – ухмыльнулся рыцарь и, обернувшись к своей свите, бросил по-чешски: – В замок его. В подвал. Вдруг да пригодится и немец?

Король Венцель – или Вацлав, как его называли в Чехии, – покусывая усы, недоверчиво посматривал на Гуса. Этот проповедник свалился на голову внезапно, как осенний снег. Братец Сигизмунд, кажется, арестовал Гуса и имел все возможности объявить слишком уж вольного профессора еретиком с последующим сожжением. Все возможности имел, и вот – дурак! – упустил, и теперь мятежный магистр вновь объявился в Праге, да не один, а в компании какого-то подозрительного проходимца, гордо именующего себя русским князем. Впрочем, русские князья все авантюристы, взять хоть того же Сигизмунда Корибутовича, правда, тот наполовину литовец. Литовцы, поляки, русские – какая разница? Авантюристы! Как и младший братец Зигмунд-Сигизмунд.

– В Чехии – чехи должны быть главными, и вы, ваше величество, как законный чешский государь…

Нервно поправив мантию, король сморщился, как от зубной боли – Гус снова завел свою старую песню о чехах, о национальной церкви и всем таком прочем… что нынче вызывало явное одобрение съехавшихся на королевский совет панов! Ох, как они подкручивали усы, как грозно сверкали очами, как орали:

– Сигизмунд – проклятая собака!

– Да как он осмелился, подлый пес, нарушить данное почтенному профессору слово?

И дальше все в таком же духе, Вацлав даже был вынужден сделать им замечание:

– Ну, хватит ругаться уже. Хоть и не дружно мы живем, но Сигизмунд – все же брат мой младший.

– О, простите, государь!

Чешские рыцари дружно принялись извиняться, выражая свою полнейшую преданность. Это Вацлаву Люксембургу нравилось, как, впрочем, и Прага, и вся Богемия, где весь их род – род Люксембургов – воспринимался как династия законных властелинов. Ну еще бы – сколько лет уже!

Вацлава в Чехии уважали, и он это чувствовал. Уважали за смирный нрав и благообразность, за то, что король никогда и ничего не делал сгоряча, не подумав, за то, что, как никто иной, мог уладить противоречия и ссоры между всеми своими подданными, независимо от того, кто они были – немцы или чехи.

Вместе с тем Вацлав всегда осторожничал, может быть, даже слишком, отчего снискал в определенных кругах репутацию человека нерешительного и где-то даже безвольного. Неприятно было такое слышать, и все же король вовсе не считал нужным царствовать и управлять по-иному – силой, нахрапом, наглостью – как брат Сигизмунд. Что ж, на то он и младший братец.

Гус наконец-то закончил свою прерываемую многочисленными аплодисментами речь и, смиренно поклонившись монарху, сошел с трибуны.

– Ваше величество, – подойдя сзади, зашептал секретарь. – Велите ли зачитать послание?

Король нахмурился: присланное Сигизмундом дня три назад письмо было уж слишком ругательным и гневным, в нем досталось и старшему брату – за «нерешительность и трусость». Нехорошее, страшное письмо – оскорбительное для всех, здесь присутствующих. Зачитать его – значит, вызвать большую войну, а не зачитывать – вполне возможно, лишиться трона уже в самом ближайшем будущем. Что же, однако, делать-то, что? Лучше уж зачитать, да тем более, что рано или поздно содержание письма станет известно всем… если уже не стало. Так что лучше уж зачитать, от греха подальше, а там – будь что будет! Главное, умыть руки и, по возможности, не предпринимать никаких решительных действий, не поддерживать никого, посмотреть, куда склонится чаша весов, а там… там видно будет.