Дмитрий Герасимов - Сорок третий номер…

– Какое дерево! – живо отреагировал арестант. – Кругом камни одни! И ветра нет.

Словно в насмешку над его словами, воздух вдруг задрожал, и с черной отвесной стены гулко скатилось эхо надвигающейся беды. Скала шевельнулась и замерла. Еще через мгновение скудный свет осеннего дня стал меркнуть, как в кинотеатре перед началом сеанса. Голота испуганно обернулся, словно там, сзади, у самой кромки воды, где остался вертолет, и крылась причина неожиданной зловещей перемены. Он увидел, как на берег наползла огромная тень, накрыв собой и растерянных охранников, и притихшую машину с неподвижными лопастями, и тусклую гладь озера. Треск невидимой заводной игрушки усилился, а земля вдруг содрогнулась от чудовищного толчка, словно весь остров превратился в гигантскую лодку, врезавшуюся в берег.

Андрей потерял равновесие и упал, больно ударившись о камни.

– Землетрясение! – взвизгнул арестант справа. – К скале нельзя! И назад нельзя! Все одно подохнем! Опять попались, фраера!

Голота поднялся на одно колено, вытер плечом поцарапанную щеку и вдруг почувствовал, как в лицо плеснуло раскаленным жаром. Скала побагровела, словно от натуги, покрылась кровавыми трещинами и внезапно облизнулась огнем. Еще один толчок, сильнее первого, потряс остров, и в расплавленный воздух рухнул громовой раскат. Десятки огромных пылающих камней отвалились от скалы и устремились вниз наподобие хвостатых комет.

– С-су-уки-и! – отчаянно взвыл арестант и неуклюжими, тяжелыми скачками бросился наутек.

Огненные взрывы один за другим посыпались на остров. Подножие скалы взметнулось горящим ураганом каменных осколков и раскаленной земли. Обжигающей упругой волной Андрея опрокинуло навзничь. Он зажмурился, чтобы не лишиться глаз, закрыл скованными руками голову и перевернулся на живот. В ту же секунду на спину беспощадной картечью просыпался огненный дождь. Точь-в-точь, как тогда, в Будапеште, на мостовой… В душном смятении, почти ничего не соображая от боли и ужаса, Голота подтянул колени к животу и дернулся вперед. Воздух над ним застонал от нового взрыва, и по спине опять застучали тяжелые капли расплавленной каменной крошки. Корчась от боли, Андрей машинально перевернулся на лопатки, чтобы затушить вспыхнувшую робу, и на мгновение открыл глаза. Этой ослепительной, леденящей душу секунды хватило ему, чтобы разглядеть в пылающем багровом небе белое, как непропеченный блин, лицо гигантской старухи – страшное, недвижимое и, в то же время, выразительное и значительное. Раньше, чем Голота успел поверить в это непостижимое, сверхъестественное, фатальное видение, он почувствовал, что каменная твердь под ним разверзлась и он падает в преисподнюю.

Когда-то очень давно, в тех самых детских снах, в которых он пытался скрыться от черных, страшных людей, полет кувырком в никуда неизменно оказывался спасительным. Падение в бездну с восторгом отчаяния, когда уже не понимаешь, что с тобой и где ты, оборачивается неуязвимой свободой, какая бывает, наверно, только во сне. Странное дело: в наших ночных видениях мы никогда не погибаем. Ведь сон – двоюродный брат смерти. Они оба – по ту сторону сознания, как иная реальность, другая жизнь. Возможно, поэтому во сне нельзя заснуть. И умереть нельзя. Неминуемая страшная развязка обретает счастливый конец, безвыходное положение – неожиданный, фантастический исход. Загнанные в угол, попавшие в капкан, понимающие очевидность финала, мы зажмуриваемся и становимся неуязвимыми для пули, невидимыми для врага. Мы взмываем высоко в небо или стремительно падаем в пустоту, оставив обманутую смерть изумленно смотреть нам вслед.

Голоту судьба берегла наяву. В самый последний момент, когда беда заносила над ним кровожадный топор (или лопату, как в Будапеште), жизнь подставляла ему лазейку для спасения, как чудо. Он уже сбился со счету, сколько было таких чудес! Судьба терпеливо ждала от него чего-то, что оправдало бы такое великодушие, сделало бы чудо не пустым, не бессмысленным.

Андрей упал плашмя в ледяную воду, перевернулся и, ткнувшись руками и коленями в дно, сообразил наконец, где верх, а где низ. Отчаянно оттолкнувшись от земли, он вынырнул, хватая воздух ртом и захлебываясь в собственном крике. Мгновенный холод, сменивший жар и огонь, отрезвил его, и Голота, сделав несколько судорожных, барахтающихся движений, ощутил под ногами опору и встал во весь рост, дико озираясь.

Постепенно обретя способность соображать, он обнаружил, что стоит по пояс в воде в крохотном каменном гроте, образованном, видимо, на дне узкой расщелины. В полутора метрах над головой в ромбовидном отверстии, через которое, он, судя по всему, и попал сюда, бушевала огненная стихия. Языки пламени проваливались внутрь и, испугавшись сырости, выплескивались обратно на поверхность. Там, наверху, где всего несколько минут назад ступали по камням люди в полосатых робах, теперь свирепствовал огненный ураган.