Кирилл Смородин - Пленник гибнущего мира

– Тогда какого ты, сопливый и бестолковый ублюдок, разводишь на витке Гнильцов?!

– Это больше не повторится никогда! – пролепетал Духов. Боль в стиснутом плече становилась нестерпимой, а Перлмар все усиливал хватку. – Я обещаю! Я клянусь!

– Клянется он! Клятвы можешь сунуть в то место, каким думал, когда ложился, не вычистив костюм!

Шкурник, наконец, отпустил Андрея. Тот спиной вперед отошел на пару шагов, натолкнулся на лежанку и еле устоял.

– Сейчас, – Перлмар подошел к нужнику, подобрал губку, – ты начнешь вылизывать свою нору. И остановишься, когда я скажу.

Он швырнул скользкий коричневый комок в Андрея и встал посреди комнаты, поигрывая топором.

– Ты должен избавиться от этой дряни, – Шкурник кивнул на розовую кляксу на стене и пятна на полу. – Пока не появился новый Гнилец.

Духов подобрал губку – она оставалась скользкой и теплой, сработанный зельеварами состав действовал почти месяц, – подошел к стене и принялся за дело. Успевшие высохнуть следы исчезали быстро.

– Шевелись, – бросил Перлмар. – Хотелось бы еще поспать до Гудка. Тебе сон тоже не повредит. Может, хоть в грядущую Стёску не будешь о собственные ноги спотыкаться.

«Не буду», – мысленно отозвался Андрей, работая губкой.

Испуг после сражения с Гнильцом проходил. Уступая место новому страху, гораздо более сильному.

Почему? Почему он не вернулся в свой мир? Почему остался в грязной, вонючей келье, а не переместился в квартиру Кагановского? Что пошло не так?

Андрей погрузился в сон – в этом он не сомневался. Уснул недостаточно крепко? Вполне может быть. Он ведь проснулся от стрекота Гнильца, а не по собственной воле. Маленькая тварь помешала выйти из гипноза.

«Скорее! – Духов поджал губы и стал яростнее орудовать скользким коричневым комком. – Закончу, выставлю этого мордоворота, засну – и вернусь домой».

Пятна исчезали, Андрей успокаивался. Страх сменился злостью на самого себя. Балбес! Надо было до конца играть по правилам! Вычистил бы костюм, не появился бы Гнилец. Тогда не пришлось бы просыпаться раньше времени. Поспешил – вот и поплатился!

И все-таки прежней уверенности Духов не чувствовал. В спешке ли дело? Или тут что-то другое?

Губка скользила по полу. Андрей приближался к отхожему месту, где заканчивалась розовая пресекающаяся дорожка крови Гнильца. Спустя минут пять он оттер последний след, замер на коленях и посмотрел на Перлмара.

– Все? – осведомился тот.

Наклонившись, Шкурник несколько секунд внимательно осматривал пол. Потом кашлянул и коротко кивнул.

– Надеюсь, хоть теперь у тебя ума прибавится, – сказал он, выпрямляясь. Андрей по-прежнему стоял на коленях и сжимал губку. – И попробуй только еще раз…

Оборвав себя на полуслове, Перлмар шагнул к Духову и отвесил пинка. Тот охнул, взмахнул руками и растянулся на полу, содрав кожу на локтях. Голова едва не угодила в смрадную дыру нужника.

– А теперь спать, – Шкурник отвернулся и вышел из кельи.

Андрей поднялся, тряхнул головой, оглядел себя. Ссадины жгло, задница ныла.

«В следующий раз может и убить», – Духов покачал головой.

Он поежился, все еще чувствуя волны гнева, исходившие от Шкурника. Но именно гнева – злости, настоящей и лютой, в Перлмаре не было. Да, бородач суров и грозен, без труда наградит парой ласковых или оплеухой. Но только за дело, как сейчас. Духов прекрасно понимал, что в появлении Гнильца виноват сам. Лень и глупость могут обернуться серьезными бедами, и Перлмар хотел, чтобы это дошло до Андрея. Так что грубость Шкурника была проявлением заботы. Суровой, вооруженной пудовыми кулаками, но заботы…

«Да плевать на него! – Андрей вспомнил, что у него имеются дела поважнее. – Пора, наконец, возвращаться!»

Он отбросил губку, устроился на лежанке и закрыл глаза.

Но сон не шел. Сражение с Гнильцом и испуг от того, что в первый раз не удалось выйти из гипноза, разбередили сознание.

«Давай же! – твердил он себе. – Надо уснуть!»

Андрей снова стал думать о редакции «Вестника». Попытался сочинить заголовок и начало статьи. Не получилось – ни сочинить, ни заснуть. Тогда он начал считать овец. Но те, перепрыгнув через забор, неизменно превращались в тварей с туловищами-сердцами и ногами-сосульками.

Насчитав полторы тысячи овец – или Гнильцов? – Духов с трудом перевернулся на живот и уперся лбом в доски. Сейчас он готов был расшибить голову в кровь, лишь бы выйти из этого проклятого гипноза.

«Возвращай меня! – он представил Кагановского. Тот, желтый, исхудавший, сидел в своем чертовом кресле на колесах и злорадно улыбался. – Хватит! Напроживался я!»