Дмитрий Дюков - «Рядом с троном – рядом со смертью»

Печатный двор техническими новшествами тоже не блистал. Водяная мельница приводила в движение странного вида толкушки, измельчающие льняное тряпьё, далее стояли чаны для замачивания и варки полученного полуфабриката. Вычерпывали отваренную массу вручную, работа требовала от ремесленника изрядной точности. Для уплотнения полученной бумаги применялся винтовой дубовый пресс, разглаживали её опять же руками подобием больших скалок. Видимо, особым умением русские мастера не отличались, поскольку конечный продукт явно уступал купленной мной на торгу французской бумаге. Даже на первый взгляд казалось очевидным, что большинство операций можно механизировать самым примитивным образом. Однако лезть со своим уставом в чужой монастырь я не решился, задумав опробовать предполагаемые к введению новшества в Угличе.

Выходившие в московские посады угличские дворяне принесли с собой кучу слухов, порой самого фантастического свойства. Наиболее важная новость – калга крымского улуса ФатихГирей был разбит [118]. Второй битвы при Молодях не случилось, но поражение степняков выглядело серьёзным, разгромленные крымцы отошли на юг мещерскими окраинами. Народная молва основную заслугу приписывала князьям Андрею Ивановичу Хворостину, прозвищем Старко, и Ивану Михайловичу Воротынскому, приходившимся братом и сыном творцам молодечской победы. Основные детали я надеялся услышать от Бакшеева, по его возвращении от войска.

Второй по серьёзности достоверный слух – в Псковских землях начался мор, на дорогах в Псков и Новгород устанавливались карантинные заставы. Судя по описаниям болезни, на северо-западе Руси вспыхнула эпидемия или холеры, или брюшного тифа. Мне захотелось как можно быстрее встретиться с боярином Годуновым, основу карантинных мероприятий я знал хорошо. Время для беседы со мной царский шурин нашёл в вечернее время. Мои предложения по борьбе с эпидемией, заключавшиеся в строгом двухнедельном карантине, тотальном кипячении воды, устройстве нужников вдалеке от водозаборов, а также мысли об оказании помощи больным с помощью обильного питья из прокипяченной воды с солью и золой, он выслушал с интересом, не высказывая особого скептицизма.

– На что воду-то варить? – добродушно осведомился Борис Фёдорович. – Чай, навару не прибавится.

– Мор происходит от мельчайших червячков, глазу не видных, кои в воде обретаются, а в неё попадают с нечистотами, – попытался объяснить я основы эпидемиологии. – Кипяток их убивает.

– Много ль тех червецов при море появляется? – встревожился боярин.

– Мириады.

– Спаси Господь. – Годунов выглядел изрядно потрясённым, он даже вспотел, собственно, в языке того времени мириады означало число совершенно неисчислимое.

В свою очередь ближайшего к царю человека интересовали шведские и польские дела. Король Швеции Юхан давно болел, и ожидалось, что наследует престол его сын, король Польши Сигизмунд. Это, по идее, приводило к объединению двух стран, давно враждовавших с Россией, под одним скипетром. Открытие боевых действий на западе, в придачу к ведущимся на северо-западе и юге, могло довести страну до военной катастрофы. Мне в истории оставленного мира о едином польско-шведском государстве слышать никогда не доводилось.

– Может, другого на престол свеи посадят, не Жигимонта, – выразил я своё мнение.

– Точно знаешь? Кого иногото? – оживился Борис Фёдорович.

– Не знаю, – мне пришлось признаться в неведении. – Но вот чудится мне, не усидеть выборному королю Республики на двух стульях одновременно.

– Если не сын за Иоанном свейским наследует, то либо брат – Арци Карла, иль племяш изгнанный – Густав Ерика сын. Тока изгой тот в Польских землях проживает, в полной власти он у братанича, – размышлял думный боярин. – Эх, зазывали мы сына сведённого с царства Ерика на Русь, да не поехал тот.

– Чего ж не приехал? – причину этой дипломатической неудачи мне явно стоило разузнать.

– Кто его разберёт, изуитского выученика, – пожал плечами Годунов. – Земли сулили, да жалованье, да помощь в обретении отцового наследия, ан не всхотел тот на Русь съезжать, остался в Данциге, пошлой торговлей промышлять. Баял посол, де королевич свейский ум совсем потерял, то ли от учения великого, то ли от нужды тяжкой.

– Чему же учится этот изгнанник? – поинтересовался я, ожидая услышать об очередных религиозных изысканиях.

– Чернокнижием овладеть тщится, альхимией колдовской, – Бориса Фёдоровича аж перекосило от отвращения к столь отвратительному занятию.