Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1

– О! Я тоже не хотел терять времени! – воскликнул провожатый. – Но твой поступок превзошел мои ожидания. Хочешь оваций, славы и восторга? Похвально, похвально. И так скоро… Тогда не мешкать! Прошу!

Он указал на золоченую арку.

Уже вчетвером они двинулись вперед.

Герцог шел очень быстро. Свита еле поспевала за ним.

Отель спал. Елене же долго не удавалось получить то, чем совершенно бесплатно по ночам, одаривал постояльцев старый корпус. Наконец, подарочная коробка настигла адресат.

Две старушки, те, что давным-давно, в ее детстве, обсуждали слепого, от которых и узнала, что он родился таким, стояли у «Макдоналдса», на Сухаревской. Женщина отчетливо слышала каждое слово.

– Вчерась, Полина-то опеть в церков ходила. Уж лет пять как не пропущаеть воскресной службы… все причашается, – первая, сухонькая, стояла к Елене лицом.

– Так надо, надо, чем чаще, тем лучше, Глафера, – вторая вздохнула. – Хорошо, кабы молодухой-то да поумней была, а то, вишь, как выходит, года-то не разум. Только прибавляются. А умишко и отнимется – не заметишь. Хватишься, ан, поздно. То немощи не дают, к богу-то придтить, а то и забывчивость. Грехи-то не вспомнить уж… так нераскаянными и останутся. – Она снова вздохнула. – А иные ходють, да уж непонимаючи. И там, и там наказание, избави господи…

– А мне батюшка говорил, что Иуда тоже причастился… и хлеба вкусил, и вина отпил, – чуть понизив голос, продолжала первая. – А с причастием в него вошел сатана. С причастием! Слышь?

– Да господь с тобой! – замахала руками вторая. – Скажешь тоже! С причастием!

И суетливо закрестилась.

– Так и есть, – обиделась собеседница, – батюшка-то шибко строгий был. Говорил, к нему готовиться надо, к причастию-то. Сокрушенным сердцем принимается… Сокрушенному от стыда, говорил. А так – опасно. А я-то, чего стыдиться, думаю. Посты блюду, свечки ставлю, а он и говорит, – старуха наклонилась к соседке, – Мария Египетская всего два раза причашалась. В жизни-то. А ты, бабушка, о другом думаешь, раз не в чем каяться. Ступай, говорит… Давно уж это было. И батюшка помер… царство небесное…

– Да, ну тебя! Ухожу, ухожу! Не поминай при мне! – вторая повернулась и быстро засеменила прочь.

Елена осталась стоять как вкопанная. Машинально подняв глаза, она прочитала название улицы. На указателе было не то название, которое знали девчонками раньше, когда бегали в школу. Да и происходило в Иркутске, а не здесь. Но всё вокруг как-то странно походило на улицу детства. Как иногда бывало, пожалуй, и у вас, дорогой читатель, когда вдруг видите уже знакомое, прожитое, хотя попали сюда впервые.

Тут женщина заметила, что первая старушка всё еще стоит, пересчитывая мелочь. Лена тихо, почти крадучись, словно боясь помешать, подошла. Выждав, когда та закончила, она сделала еще шаг. Старушка подняла голову.

– Простите, вы не подскажете, улица называлась так всегда?

– Бог с тобой, милая. Только на моей жизни трижды меняли.

– А самое первое название, ну, еще при царе… не помните?

– Как не помнить, голубушка… по началу Мещанской и была… постой, мать-то сказывала… Сухаревский полк, стрельцов, значит, которые одне и присягнули царю Петру, да на Посад к тому ушли… так это, площадь, значит и метро по нонешнему – Сухаревская. И церковь ихняя же, – она указала направо, – «Живоначальной Троицы, что в листах». Пукирев, «Неравный брак» – картина такая. Слыхала? А сейчас все неравные.

– Вроде писал в храме «Успения»…

– Точно говорю тебе. Мать-то уверяла, прабабка сама видала – «в листах»! Ей богу «в листах»! – Она почему-то испуганно перекрестилась.

– Скажите, бабушка, а причастие – это и есть вкушение от древа жизни? Того, что росло в раю? Плодов нравственности?

– Тот батюшка, – старуха поняла, что Лена слышала разговор, – так и говорил, – быстро затараторила она, оглядываясь по сторонам, будто тайна, которую ей поведали, должна оставаться тайной.

– Так не вспомнили… улицу?

– Ах ты, боже мой! – старушка всплеснула руками, – ну как же милая! Троицкая, Троицкая улица, значит.

Лену как ошпарило:

– А дом, приют для слепых, где-то должен рядом?!

– Так тринадцатый и есть, каким же ему быть? Внесен в адрес-календарь Ея Императорского Величества императрицы Марии Александровны. Под ея же попечением, читай: покровительством, – отчеканила как молитву бабка.

Елена замерла, не веря в удачу. На глазах выступили слезы.

Старушка, видя реакцию и начиная понимать какую-то особую важность сказанного, приосанившись, продолжала: