Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1

Андрей кивнул.

– То, что на самом деле говорило в тебе, настигнет. Книга – это необоримый детектор лжи, рентген! Высвечивает все наклонности, слабости и скелеты. Не выскочишь! И что творил… или натворил, будет толкать вниз и вниз, пока не истлеют страницы, картины, память. Осторожно!.. – мужчина погрозил пальцем, – клади кистью мазки. Страшись великой силы слова! Если не душа рукою движет.

– Какие-то ужасные вещи говорите. Прямо как прокурор.

Крамаренко улыбнулся:

– Я просто цитирую одну книгу. Ведь можно хоть раз помыслить себя на другой кафедре? А? – он хлопнул по своим коленкам. – Так вот, резюме: пером-то, Андрюша, ты и пишешь смертный приговор… себе. Или молитву. За себя. Сорокоуст на века! Который и будет тащить за волосы из трясины. – И довольный впечатлением, «отпустив» собеседника, наслаждался замедленной реакцией.

Андрей кашлянул, снова отвел взгляд, будто обдумывая что-то, и спросил:

– С бессовестными художниками понятно… согласен… С пустыми… вроде, тоже… я имею в виду, тех, кто не даёт, как вы сказали, ясной оценки, а увлечены «известными» сторонами жизни. А как быть, если со страниц – правда, а сам ты другой?

– Обман читателя. Зрителя. Поклонника.

– Нет. И пишешь, и снимаешь искренне… даже играешь, и зовешь… Но сам не следуешь?

– Сложный случай. Не на раз…

– Но ведь это правило, среди настоящих-то. Ни одному человеку не удавалось стать праведником. Что тогда ему остается?

Крамаренко задумался. Он чуть наклонил голову, потрогал нос и внимательно посмотрел на молодого человека: – Вот, что я тебе скажу, Андрей… Я не знаю ответа. Но мне кажется… остается надежда. Если уж чему-то оставаться. А?! – И уже весело заключил: – Впрочем, может я всё зря. Ведь потомки всегда «надменны» по Лермонтову. И руководства к действию татарина Державина не читают.

– Какое руководство?.. – слегка спутавшись, но восхищаясь в душе умением председателя менять тему, спросил Андрей.

– А вот:

– Хоть часть, да убежит!

– Татарина?

– Говорю, надменны, – Крамаренко снова расплылся в улыбке.

Андрею отчего-то подумалось, что сейчас… именно сейчас улыбка стала естественным состоянием лица. Какой и должна быть у всех людей. Всех, без исключения.

– И «Держава» – слово татарское, – заключил собеседник. – Мотай на ус. Татары и русские, обновляясь кровью, и рождали «пиитов Третий Рим». «Державу новую ваяли!». Так что, равнение на орду! На подарок свыше. Ибо она и есть причина русского величия! А ты? Уж, не на современников ли похожим хочешь быть?

Парень непонимающе посмотрел на него: – В каком смысле?

– В каком, спрашиваешь? Да всё в том же. Книга, – Крамаренко с силой сжал поднятый кулак, – книга – это твой нравственный и физический труд. Так вот, первого почти никогда не вложено. Вода в ступе. И людям передать нечего. Возьми серийные детективы – какие увлекательные произведения. Труд – колоссален. Глянь на тома. Но физический. А нравственного посыла, разговора души авторов – нет. И быть не может – не вынесет она такого количества страниц, картин, ролей – износится, изотрётся. Если отдавать в каждой! Да и человек не выдержит. Всему предел есть. После таких разборок отпускать надо себя, лечиться, отдыхать. И долго. Какое уж тут «многотомие»! Пьянство – тоже средство. Потому как это не просто разговор, а линчевание того, что в себе скрываешь… спрос! Второй по значимости… после бога. Один мой знакомый признавался – если закрыться в маленькой комнате в доме, и допросить себя с пристрастием, то услышишь: был ты в жизни и подл, и лгал, и предавал, и пользовался, и совращал. Но кто ж такое напишет?! Свой разговор-то с душой? Какую струну нужно найти?! Какого человека встретить?! В чем отчаяться?! А? Вдумайся. Не… лучше тома и деньги. Это цели попроще. И какую выжимку будешь являть собою через год, если все-таки посмеешь?! Посмеешь! Так что… берись-ка за детективы… иль коверкай историю бомбистов на свой лад, коли слаб. Завтра, глядишь, кто-нибудь возьмется и Карамзина затмить.

– История государства Российского?

– Ну, да.

– Так уже!

– Что ж, осталось только нашим сквернословцам замахнуться на «Толковый словарь» Даля.

Крамаренко развел руками и долгим, изучающим взглядом посмотрел на молодого человека.

– А вот книга твоя… настоящая, лишь тогда имеет право называться именно так, когда ты заговоришь! Полновесная книга – тяжелит и преследует тебя. Покоя не жди. То и есть щедрость мук. И другими с наскока не берется. Как и роль, и картина, и постановка. А власть!., после нее задумается о людях! – Вдруг заключил он и рубанул рукой воздух. – А ты… не печатают, пропал. Дурак. Разве ж это важно! – Мужчина удрученно покачал головой. – А вот попробуй-ка переживания героя выложить на страницы… да не в любовных интрижках… и притом изуверски пройдя это сам… измучь себя, примерь, проживи! А?! Сможешь? Да выуди их из поступков, с характером увяжи – чтоб читателя не горошить. Отчего, мол, вдруг честный, искренний и прямой, вдруг избивает женщину? Или коммунист, комдив – ворует «общак»? В фильмах, да книгах – обычный ляп… если принимать на грудь, за тем же столом, что и пишешь сценарий. Это тебе не цвет рубашки разный в кадрах. Саднит. Не могут они подвести, раскрыть, уловить. Соберется вот такой междусобойчик бездарностей, и крапают за государевы деньги сценарии – на телеканалах много платят. Но только своим – чужой не подступится. А в чужих-то и соль! Перепахивать вдоль и поперек, искать, никто не хочет. Оплыли. Одни и те же лица на сценах. Каждый день. Каждый год. Ты почитай, почитай современную литературу, да театралом заделайся. Осознай, как не надо писать да снимать. А вот потом приходи.