Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1

Герцог неотступно следовал за ними. Наконец, все остановились.

– В последний раз прошу, одумайся! – провожатый понизил голос.

– Почему же? Мне было жалко его. Я хочу поговорить, ведь он такой же… и никогда не видел улыбки… только слышал о ней – так сказала одна старушка. И даже лица мамы… когда гладила его в детстве…

– Да, милая девочка… и ее слез… – добавил паж.

– Знал!

Гостья вздрогнула.

– Знал, девочка! – повторил голос.

Все застыли.

В глубине зала, у левой стены на вытесанном из яшмы огромном стуле с поручнями из белого камня сидел человек. Большой человек. Сколотый выступ не давал возможности увидеть его сразу. Словно так и было задумано кем-то, чтоб одиночество пленника нарушалось лишь звуком падающей воды напротив. И хотя великаном назвать его было нельзя, непривычно большой рост выдавал в нем эту особенность даже в таком положении.

– Но я… взрослая, – неуверенно поправила Лена, приходя в себя. Слепой вовсе не казался ей страшным.

– Это они сказали тебе? – Человек кивнул в пустоту. – Но я не вижу. Не вижу! – Прогремел голос.

Руки Слепого, сжимая поручни, начали выпрямляться, поднимая могучее тело, но локти, едва оторвавшись, замерли. Он обессилено рухнул обратно. Что-то звякнуло.

Только тут девушка заметила цепи, накинутые на запястья.

– Вы заковали его! – вырвалось у нее.

В этот момент герцог резко развернул Лену к себе и, глядя прямо в глаза, сквозь зубы процедил:

– Увы. Собственная просьба.

– Это так?! – обращаясь уже к пленнику, воскликнула гостья. – Так? – Повторила она с отчаянием.

Тот отвернулся.

– Но… зачем?!

– Я же говорил, мир невыносим ему. Ты только мешаешь… – герцог решительно кивнул в сторону выхода. – Поверь, нам лучше уйти, – произнес он и, потянув, больно сжал руку девушки.

Вынужденная повиноваться, Лена, упираясь, сделала несколько шагов, продолжая смотреть на Слепого.

Тот медленно повернул голову в их сторону.

Хозяин еще настойчивее потащил ее к двери. И тут произошло неожиданное: Жи Пи вдруг встал между ними и детским, но спокойным голосом произнес:

– Оставьте ее, дяденька, она вольна дослушать.

В поднятой руке он держал струну. Скрутившись спиралью, пружинка плавно раскачивалась, словно гипнотизируя кого-то. Человек в мантии будто окаменел:

– Ты помнишь, их магия не доступна посторонним? – и, наклонившись к самому уху пажа, прошипел: – Мальчишка!

– Да, к сожалению. Но она не посторонняя.

– Идем в Колизей? Уверен?

– Конечно, дяденька. И я вам вряд ли нужен.

Лена удивленно посмотрела на Жи Пи. Обращение «дяденька» она слышала впервые.

– Дурак! – герцог выпрямился, повернулся спиной к спутнице и тихо, чтобы не было слышно, произнес: – Девчонка наш последний шанс!

Мальчик вздохнул:

– Это так понятно, дяденька.

– Но ты не можешь сказать правду обо мне, – снова наклонившись, прошептал он.

– О чем вы там разговариваете?! – Лена пришла в себя.

Хозяин развернулся:

– О вас, милая, о вас.

И, приблизив свое лицо к ней, проговорил: – Разве тебе не жалко его худеньких плеч, на которых вспыхнет накидка? Если не хватит струн?

– Но ведь они у нас! – наивно возразила девушка.

Герцог, махнул рукой, развернулся и бросил:

– Договорились… я подожду, я умею ждать. А зеленый бархат всегда у кого-то на груди… ты ошиблась, – сожаление проступило на его лице, – ты ошиблась.

И о чем-то задумавшись, отошел на несколько шагов.

Гостья проводила его удивленным взглядом.

– Я всегда видел ее лицо! – она обернулась на голос Слепого. – Лицо мамы… правда… только ее. У нас было одно сердце. Одна боль. И одни радости. Пока мама жила. Я стал взрослым… и мне предложили прозреть… увидеть мир… начать жить в нем! Они! – он указал на двери. – В обмен на мать. «Ее все равно ведь скоро не будет», – убеждали голоса.

Тяжелый вздох на секунду перекрыл шум воды.

– Те женщины, на балу – чьи-то забытые матери, девочка. Их отдали выросшие дети… и вполне зрячие… Они много, что отдают им. – Слепой поник и устало добавил: – Я отказался. Потом мамы не стало. В моей груди только половина сердца. – Он снова вздохнул и, вдруг резко подняв голову, произнес: – Врачу не снискать добродетели, спасая жизни, судье – творя справедливость… Обязанность не рождает ее. Патологоанатом тоже честен со своими пациентами, но это не прибавляет ему добра. Черствеет даже священник…

Вдруг мальчик протянул к нему руку и громко спросил:

– Так для чего сверкают купола?! – заставив гостью удивиться еще больше.