Юля Лемеш - Дверь

– Ты теперь, главное, просто так не плюйся, – напомнил Пиксель Тонику, заваривая в котелке вермишель быстрого приготовления.

Поели быстро, Пиксель с сожалением убрал свою зверюшку в зажигалку, и мы побрели дальше. Учитель бережно нес горшок, стараясь незаметно пробудить его магические свойства. То тер его, то бубнил в него какую-то абракадабру, цокал по нему ногтями и постоянно проверял его своим измерителем. Уровень не менялся и старик тосковал. Он даже попросил для проверки коготь дракона и чуть не помер от зависти – коготь просто сочился волшебством неясного назначения.

Я не заметила, как ребята замедлили шаг.

– Ого, а что это у нас такое? – звенящим голосом спросил Пиксель.

Его восторг вызвала разрушенная башня, низ еще целый, а верх словно откушен. Каменная, серая, круглая, с кучей низких пристроек, прилепленных со всех сторон. Они как дети сгрудились у башни, крыши колотой красной черепицей покрыты, но местами даже без нее. Белые печные трубы почему-то приделаны снаружи домиков. Вместо крепостного рва – еле заметная канавка, заросшая высоченной крапивой и бурьяном.

– Покинутое жилище директора школы, – понуро ответил учитель.

Так мы узнали о существовании учебного заведения для настоящих волшебников.

– Давно это было, – старик снова впал в роль сказителя, – Говорят, в этой школе учился Великий волшебник Гаспар. В ней самые что ни на есть знаменитые маги учились.

Пиксель поманил нас рукой – оказывается, мы забрели на кладбище, такое же заброшенное, как и башня. Памятники, изготовленные искусно, изображали человеческие фигуры в натуральную величину. В основном это были мужчины разного возраста. Но чаще всего – старые. Между могилами не было привычных оградок, только кусты шиповника и калины, иногда встречался жостер, покрытый черными мелкими ягодами.

Мы изумленно рассматривали памятники. Мне больше всего понравился печальный старец, длиннобородый, лысый, утирающий нос платком. Но рядом было надгробие совсем удивительное. Человек сидел, упершись обрубками рук о колени, остальных частей ног у него не было, отсутствовали и уши.

– Это Туно, великий мудрец и чародей.

– Как его жизнь потрепала, – высказался Пиксель.

– Не жизнь, его растерзала смертоносная крыса, насланная врагами. Но он выжил, не впал в уныние, а пошел преподавать в школу.

Рядом с памятником было изваяние кресла на колесах, судя по всему, именно на нем передвигался Туно.

– Что ж он себе ноги не отрастил? Или у вас такое невозможно? – сокрушался Пиксель.

Учитель только хмыкнул. Из-за кустов послышался голос Тоника.

– Как обидно. Почему он ушел таким молодым?

Мы приблизились, Тоник снизу вверх взирал на статую высокого полноватого мужчины в широкополой шляпе. Скульптор изобразил его в величественной позе, слегка позерской, одна нога выставлена вперед, руки скрещены на груди, а лицо выражало мудрую задумчивость. На носу сидела здоровенная стрекоза и старательно загибала свое тощее туловище в бублик.

– На деда моего в молодости похож, – решил Тоник, стряхивая мусор с постамента.

Стрекоза и не подумала улетать.

– Здесь что-то написано, – Пиксель начал отколупывать зеленый мох, покрывающий камень.

– Это… да это же… быть этого не может! – растерянно воскликнул учитель.

Мы уставились на странные остроконечные буквы, высеченные в граните.

– Даже не верится. Мы стоим перед могилой Великого волшебника Гаспара, – совершенно потрясенно провозгласил старик и помахал горшком.

– Как это? Гаспар был рыбой! – Пиксель придержал руку учителя, чтоб он не треснул горшком по его голове.

– Но до этого он был человеком. Волшебником. Великим. А потом, когда пришел срок, переродился в рыбу. А тело его тут покоится. Даже не предполагал, что мне выпадет такая честь – преклонить колени перед прахом Великого Гаспара.

Он действительно опустился на колени и преклонил голову.

Мы молчали. Вспоминали рыбу, глазели на памятник. Хотелось сделать что-то подобающее торжественности момента. Я сорвала цветок шиповника и положила на постамент. Где-то неподалеку заквакала лягушка. Тоника передернуло.

Учитель начал выдирать сорняки у подножия памятника, но потом передумал.

– Пойдемте, – Пиксель помог учителю подняться, и мы пошли к башне.

– Захирело все…, – пробормотал старик, выдергивая подол рубахи от колючей ветки.

Захирело – не то слово, от башни веяло забвением и печалью. Но Пиксель и Тоник воспринимали ее совсем иначе и намерились немного помарадерствовать. Перепрыгивая через камни и полусгнившие бревна, они подобрались к башне. Старик замешкался, прижимая горшок к животу. А мне вдруг тревожно стало. Я быстро перешла в режим невидимости и решительно открыла книгу.