Борис Батыршин - Египетский манускрипт

– Угадал, – подтвердил Геннадий. – Этот Яков – юное дарование, будущий сыщик Путилин и майор Пронин в одном лице. Ты с Виктором поговори – он подскажет, что брать.

– Как скажешь, партайгеноссе, – согласился Дрон. – Надо – так надо, закупимся. И кстати – не пора ли изъять шарик у красотки Оли? Что-то она борзая стала. А то – не кинула бы нас… Обойдутся со своим морячком одним на двоих.

– А вот тут, друг мой Дрон… – медленно произнес Геннадий, – ты совершенно прав…

Ольга нервно ходила из угла в угол кухни. Размеры позволяли: брат с сестрой жили не в малогабаритной «хрущобе», а в просторной трехкомнатной квартире, на втором этаже домика из «старого фонда» – роскошь, понятная лишь московским старожилам. Конечно, и здесь были свои недостатки – например, борьба с мышами и тараканами превращалась в многолетнюю эпопею с сомнительным финалом, в которой за хвостато-усатыми оккупантами стоял опыт и генетический задел полутора веков упорной войны с хомо сапиенс и его химией. Зато в комнатах можно было прыгать, не боясь зацепиться головой за люстру; сквозь полуметровые стены не доносились звуки улицы, хотя бы там и грохотали отбойниками… зато… зато… Зато можно было расхаживать из угла угол, не задевая за табуреты и углы стола!

Квартира досталась им от родителей – те погибли в автомобильной катастрофе, влетев в своем «Форде Фокусе» под колеса КамАЗа с нетрезвым армянским водилой. На похоронах Ольга была как каменная: не менялась лицом и не могла выдавить из себя ни единой слезинки, пока над двумя закрытыми (увидеть тела так и не разрешили!) гробами не сомкнулись створки постамента, изображающие мать сыру землю. Тогда Ольга и разрыдалась – взахлеб, самозабвенно, сразу перешагнув грань истерики.

А брата рядом не было. Он приехал лишь через две недели после похорон; на занятиях, в учебке Ромка, тогда еще срочник-первогодок, неудачно спрыгнул с борта грузовика и сломал ногу. Сообщение о гибели родителей пришло вовремя, но медики отказались отпустить пациента: «Хромым на всю жизнь останешься, дурак! Думаешь, это родителей порадовало бы?» Но брат все-таки решился и сбежал из госпиталя, договорившись с земляками, как раз в это время отправлявшимися на дембель; они и помогли парню на костылях добраться до дома.

И вот – Ромки опять нет рядом! И как раз тогда, когда он так нужен! Ольга заходила по кухне еще быстрей, вспоминая давешний разговор с Геннадием…

Можно смело сказать – ей очень не понравилось, как бывший бойфренд отреагировал на рассказ о стычке с людьми Ван дер Стрейкера. Она рассказывала, как перепугалась после взрыва и как потом обрадовалась, когда Корф с Никоновым выскочили на улицу из разгромленного флигеля, в пыли, исцарапанные, но невредимые… а Геннадий с досадой поморщился и процедил сквозь зубы: «Да, не повезло…»

Девушка тут же переспросила – Геннадий отмахнулся и велел продолжать. Рассказ о студенте-бомбисте он выслушал два раза, а потом скопировал видеоролик с погоней на ноутбук. А в итоге – собственноручно удалил его с Ольгиного смартфона.

Не понравилось Ольге и то, как легко она пообещала отдать Геннадию драгоценную бусину, – тот заявил, что им с Никоновым довольно будет и одной, а ему самому надоело каждый раз ждать, когда его проведут через портал, как собачку на веревочке. Спасибо хоть сразу не стал забирать – иначе бы сорвалось намеченное на вечер свидание с Никоновым.

Геннадий действовал на нее как удав Каа на бандерлогов – парализуя, лишая воли. В присутствии других Ольга осмеливалась возражать и даже порывалась держаться независимо, – но наедине с Геннадием от ее уверенности не оставалось и следа. Так что девушка и шарик обещала отдать, и обо всем случившемся рассказала – на одном дыхании, с готовностью, как Мальчиш-Плохиш буржуинам.

Геннадий остался доволен. И Ольга, окрыленная похвалой, принялась рассказывать о своей гениальной идее: поставлять через портал современное женское белье, чулки и, может быть, косметику. А сбыт этого товара попробовать развернуть через модный салон мадам Клод. Девушка рассуждала о том, какое это ужасное мучение – корсет и как будут рады новинкам барышни и дамы девятнадцатого века…

Ольга и половины не успела рассказать, а Геннадий делано зевнул и прервал ее равнодушным: «Ладно, все это замечательно, но прости, тороплюсь»… Когда он ушел – девушка полчаса, не меньше, рыдала – от острого чувства унижения. От того, что ее мыслями в очередной раз пренебрегли, и от того, что этот милый лейтенант такой робкий и нерешительный и будто назло не замечает знаков, которые она подает ему уже второй день подряд…