Борис Батыршин - Египетский манускрипт

Барон уже собирался трогаться, как набежал управляющий клиникой, представительный господин в полотняной тройке и новомодной соломенной шляпе. Он сразу разразился гневной речью о «нарушениях больничных правил», стращал городовым и даже попытался схватить Никонова за рукав. Однако лейтенант окатил нахала таким ледяным взглядом, что того отнесло от экипажа, будто хорошим тумаком. И пока служитель Аполлона (божество древних греков, как известно, покровительствовало не только музам, но и науке врачевания) метался туда-сюда, пытаясь то ли бежать за приставом, то ли хватать карету с супостатами за колесо, то ли предпринять еще что-то столь же бессмысленное, – экипаж под управлением Корфа величественно выкатился на Самотеку и был таков.

До Воробьевых гор долетели в считаные минуты – барон гнал, не обращая внимания на гневные трели городовых и брань, несущуюся с козел извозчичьих пролеток. На Садовой чуть не сцепились осями с ломовой телегой: экипаж накренился, но Корф сумел вывернуть, избежав аварии в самый последний момент. Пассажиров мотнуло, да так, что даже корректный обычно Никонов позволил себе непарламентский оборот, чем изрядно повеселил ротмистра.

Поручив Евсеина заботам Порфирьича и прислуги, Корф подозвал Якова. Молодой человек уже понял, что приказы в их маленькой команде теперь отдает барон, и лишь коротко глянул на Никонова; тот ответил утвердительным кивком. Наскоро расспросив Яшу, барон выдал юноше двадцать рублей – на расходы – и отправил назад, на Кузнецкий, выслеживать бельгийца. Напоследок барон посулил оторвать Яше голову, если тот упустит злыдня; молодой человек ухмыльнулся – он уже успел узнать добродушную натуру отставного конногвардейца и нисколечко его не пугался.

Яков убежал в город; барон позвал Порфирьича и велел ему сварить грог. Корф пристрастился к напитку из рома и крепкого индийского чая в обществе англичанина Карла Хиса, служившего когда-то при дворе наставником цесаревича.

Отослав денщика, Корф придвинул к разожженному, несмотря на жару, камину кресла – себе и Никонову. На Москву опускались сумерки; длинный день, вместивший столько событий, был на исходе – самое время посидеть, поговорить о делах.

Благо дел хватало – предстояло, например, понять, что делать дальше с несчастным Евсеиным. Вызволенный из неволи историк хоть и не походил на овощ и мог вспомнить хотя бы свое имя, до сих пор страдал огромными провалами в памяти. Корф предложил отправить пока беднягу-доцента в Тверь, под присмотр одного врача, его товарища по балканской кампании, содержавшего в этом городе клинику.

Никонов устроился в кресле; он понимал, конечно, что за текущими хлопотами не получится вновь уйти от главной темы, – пришло время объясниться. После всего, что сделал сегодня барон, а в особенности после бомбы, перестрелки и фанфаронского налета на клинику, было бы попросту неприлично и дальше потчевать его недомолвками и обещаниями.

Вошел Порфирьич с дымящимся жбаном грога на подносе. Неслышно двигаясь, старик сервировал господам маленький столик, разлил напиток по высоким кубкам (Корф любил вычурное саксонское столовое серебро, нередко употребляя его вместо фарфоровой посуды) и так же неслышно исчез. Барон взял с подноса кубок, пригубил – и с ожиданием посмотрел на Никонова. Лейтенант вздохнул и начал:

– Что ж, мон шер ами, чувствую, что время пришло. Но предупреждаю – правда может оказаться такой, что вам, при всей авантюрности вашей натуры, нелегко будет ее принять. И не подумайте, что я спятил, – уверяю вас, дорогой барон, я никогда не мыслил так ясно. Дело в том, что вашему покорному слуге случилось на днях побывать в двадцать первом веке – во времени, отстоящем вперед от настоящего момента на целых сто тридцать лет…

Два часа дня – самое сонное время в любой московской лавочке, рассчитанной на благополучную публику. Утренние покупатели давно разошлись по своим делам, время вечерних еще не наступило – господа сидят по домам, прячась от неистовой июльской жары, или торчат на службе, ворочая каким-нибудь важными государственными делами. Вот ближе к вечеру, часов в пять, перед тем как отправиться в ресторан или охотничий клуб, пообедать… Тогда – конечно, тогда господа проедутся в пролетках по Варварке и, чем черт не шутит, может, и велят притормозить перед скромной, но солидной вывеской: «Ройзман и брат. Торговля часами и полезными механизмами. Вена, Берлин, Амстердам». Любому ясно, что под такой вывеской может располагаться только серьезная фирма, хозяин которой готов выполнить любые пожелания клиентов…