Андрей Саликов - Жандарм

– Господи, я знал, что его увлечения добром не кончатся, – глухо сказал Татищев. – Теперь еще и суд…

– Поймите меня правильно, мне он не нужен. Я готов отдать его вам, если вы гарантируете, что о нем я больше не буду читать рапортов.

– Если я скажу вам «да», вы мне поверите?

– Нет, но дам ему последний шанс. И вам тоже. Он у вас единственный сын?

– Да.

– Приходите завтра вечером. Заберете его сами. И сделайте так, чтобы он наконец попробовал настоящей жизни, иначе толку не будет… Место вольноопределяющегося в пограничной страже подойдет. До свидания, Герман Александрович.

– До свидания, Сергей Петрович.

Ну, с почином. Брать с него обязательство я не стал. Зачем? Этот лис отлично все понял. Не сомневаюсь, что непутевый сыночек уедет дня через два, как только задница отойдет от ремня.

– Не скрою, Сергей Петрович, ко мне уже приходили с рассказами о том, как вы наводите порядок, – несколько взвинченно начал разговор Езжевский.

– Вы по поводу «раненых»?

– Да. И это очень серьезно.

– Нет. Это называется ловушкой. Я специально стрелял ослабленными патронами. Ничего страшного, синяки скоро сойдут, а вот откуда это стало известно посторонним?

– Карл Людвигович, займитесь этим. Надо было меня предупредить. – Он укоризненно покачал головой.

– Я не ожидал, что так скоро ходоки пойдут, если честно.

– Но что сделано, то сделано. Густав Эдуардович, [55]посмотрите списки арестованных. Наверняка большую часть можно отпустить.

– Хорошо, Михаил Казимирович, но мне потребуется помощь. – Барон Гейкинг выжидательно смотрел на подполковника.

– Возьмите Александра Никифоровича. Теперь вы, Павел Данилович, – обратился он к Белому. – Если начали, то соблаговолите и закончить…

– Михаил Казимирович, у нас возникла с Сергеем Петровичем интересная мысль…

Выслушав Белого, первым высказался Гейкинг:

– Господа, я против. Этим мы только еще больше привлечем к бунтовщикам внимание. А заодно и превратим в мучеников.

– Густав Эдуардович, эти меры будут применяться только к закоренелым государственным преступникам, – возразил я. – А с оступившимися и заигравшимися в революцию будет совершенно другое обращение. Вы лично много сделали, чтобы молодежь, выходя из-под стражи, начинала новую жизнь.

– Полноте, Сергей Петрович…

– Да, да, поэтому и вас ненавидят эти господа.

– Что же, – подытожил Езжевский, – приступаем к работе, господа.

– Где этот комиссар? – услышал Яков.

– Туточки он.

– Открывай.

Заключенные в камере зашевелились.

– Не отдадим… Вставайте, товарищи…

Но все замерли, едва увидев, кто стоял за дверью. Вместо привычного старика надзирателя, дожидающегося отставки, в проеме возвышались трое конвоиров. На их фоне тюремный служитель выглядел гномом. Вне всякого сомнения, это были вчерашние жандармы. Но как они изменились. Словно злые великаны из легенд, эти были закованы в кирасы непривычного вида. Опоясанные амуницией, на головах шлемы с поднятыми забралами, но главное не это. Лица их были закрыты колпаками, как у палачей.

– Яков Стефанович. – Рык одного из них моментом вышиб любое желание конфликтовать.

Нетвердой походкой Стефанович пошел к нему. Едва выйдя из камеры, ему мгновенно скрутили руки. Грохот закрываемой двери резанул по нервам.

– Вперед, – услышал он.

И слитно, как манекены, конвоиры одновременно шагнули с левой ноги. Его шарканье забивалось мерным грохотом жандармских сапог. Мысли его метались: «Как, не может быть, его не должны казнить…»

– Готово, вашбродь.

Подняв голову до хруста в позвонках, Яков увидел вчерашних офицеров. Вот только младший был одет так же, как конвоиры, только на голове вместо шлема была повязка, как у пирата из книги.

– Думаете, имеет смысл вам с ним говорить, Павел Данилович? – полностью игнорируя Якова, спросил молодой офицер.

– Попытаемся, Сергей Петрович.

– Ну-ну, эй, орел, попытка нэ питка, – сымитировал тот кавказский акцент и хохотнул.

От этого хохота у Стефановича, пробежали мурашки. Все это походило на спектакль, этого не могло быть. Он отчаянно начал вертеть головой, но, увидев взгляд ротмистра, затравленно закричал.

Нет, интересные люди эти революционеры. Как гадить, так они герои, а как отвечать, так сразу переводят «стрелки» на проклятое самодержавие. Синицын быстро заткнул рот начавшему было кричать Стефановичу.