Игорь Вереснев - Упрямое время

Я не успел на долю секунды. Тормозящий «опель» даже задел меня задним крылом. Легко задел, по касательной, оттолкнул назад к тротуару. А Ксюшу он ударил капотом в живот, под рёбра, круша всё у неё внутри. Это было так близко, что капелька её крови брызнула мне на тенниску. Прямо над сердцем…

– Мужчина, вам плохо? Может, вам встать помочь?

– Не надо.

И снова я шёл через полгорода и думал, что со мной происходит. Нет, это не амнезия, это гораздо хуже. Шизофрения. Крышу у меня сорвало, и все объяснения. Не понять мне теперь, что я во сне придумал, а что на самом деле происходит. И стало быть, не смогу я…

– Добрый день, уважаемый!

Оказывается, не заметил я, как и до дома своего дошёл. А мужик тут как тут.

– Что, выпить не с кем?

– Дык, понимаешь…

Понимаю, всё понимаю. Самому тоску залить хочется, но нельзя мне. Напьюсь – вообще всё в голове перемешается. И дорога тогда одна – в психушку.

Отмахнулся от мужика:

– В другой раз. В другой жизни.

И опять я откатил время назад. Немножко, чуть-чуть. Чтобы сна этого дурацкого не видеть, чтобы в утро попасть. Включил хронобраслет и сразу выключил.

Ан не получилось. Не знаю, как это вышло: только что на кухне сидел, угол атаки выставлял. И не вставал вроде со стула, когда серостью заволакивать начало. А едва «стоп» нажал – упал куда-то. Не испугался, удивился только. Потому что ночь, и на койке скрипучей лежу я. И сон уже наваливается…

Снова всё то же. Ксюша у перехода и я, застывший, не способный ничего предпринять. Разве что заорать от безысходной тоски и проснуться.

Утро прошло, как обычно. Но теперь я не ждал. Если мозги подводят, не дают вспомнить, что происходило в этот день на самом деле, значит, нужно ко всему готовиться. Значит, должен я постоянно рядом с Оксаной быть. Потому отправился я прямиком к дому, где жил когда-то. Вернее, где жил сейчас – тот, другой я, молодой и счастливый.

Было страшно. Вдруг память и здесь сыграет со мной злую шутку? Не найду дом, в котором прожил двенадцать лет?

Дом нашёл без труда. Всё происходило в точности, как помнилось. Я-тогдашний вышел первым, подождал минуту-другую, пока выбежит Ксюша. Я-нынешний знал, зачем она возвращалась – Светлана просила вытащить курицу из морозилки, а мы забыли. Вспомнили, когда дверь заперли и спускаться начали. Я-тогдашний говорил: «да ладно, вернёмся, вытащим». А Ксюша не согласилась – разморозиться не успеет. Хозяюшка…

Я-тогдашний взял дочь за руку, и мы пошли, о чём-то весело разговаривая. Я-нынешний стоял и не мог побороть навалившуюся дурноту. Знобило так, что руки дрожали, тенниска сразу же взмокла, а перед глазами плавала серая муть. Бывают у шизофреников приступы? У меня был, и уже не в первый раз.

Перебороть муть и озноб так и не удалось, но я заставил себя пойти следом. Два квартала до остановки «тридцать четвёртого» мы шли пешком. Ксюша и я-тогдашний – впереди, бодро и весело. Я-нынешний – сзади, шагах в пятидесяти, с трудом переставляя ноги, не глядя по сторонам, все силы сосредоточив на том, чтобы не споткнуться, не упасть. Это оказалось труднее, чем идти в самом густом киселе времени! Это было на грани моих возможностей. Но я шёл. И молился о том, чтобы я-тогдашний не оглянулся. Иначе произойдёт страшное.

Автобус ждали не долго. Мне-нынешнему и подбежать пришлось, чтобы успеть. Вскочил в заднюю дверь и сразу же отвернулся. Ксюша и я-тогдашний стояли на первой площадке, рядом с кабиной водителя. На следующей остановке освободится место, они сядут, и незачем им будет оглядываться. И это хорошо. Пока же оглядываться нельзя было мне.

Меня всё ещё мутило. Надеясь, что станет легче, я закрыл глаза…

Я узнал его сразу! Я видел его прежде – в домике на дачном участке, когда пытался экспериментировать с хронобраслетом. Но сейчас-то я был в нормальном времени?! Бесцветно-серые комковатые жгуты струились вокруг, то истончались, то делались объёмными и плотными до осязаемости. Они заполняли весь автобус. Не было в автобусе никого, кроме меня и этого монстра. И он не просто тянулся ко мне, как в прошлый раз. Он уже нащупывал, прикасался, пытался обвить ноги, живот, грудь. Я ощущал его словно голой кожей. Не горячий и не холодный, не скользкий и не шершавый. Он был никакой. Будто кисель межвременья, только загустевший сверх меры, ставший резиново-упругим, неподатливым. Теперь я знал, что спеленало меня в моём сне!

– Кто ещё не оплачивал?

Я рывком поднял веки. Женщина-кондуктор, худая, с измождённым лицом, выступающими скулами, стояла рядом со мной. Спрашивала вроде у всех, но смотрела в упор на меня. Знала, кто в этом автобусе не оплачивал.