Николай Берг - Лёха

– Это он зря, – сурово осудил легкомысленного летуна доверчивый Семенов.

– Пошутил, да. Не до балалаек в полете, а эту попросили техники взять: когда со старого аэродрома от немцев эвакуировались спешно, а на новом не до того было, забыли про инструмент. Говорил, что, когда трясти стало, сам обалдел: откуда ни возьмись – балалайка в кабине; давай летать туда-сюда и его грифом по физиономии стукать. Когда приземлился уже – вспомнил, откуда взялась. Нам на память бортпаек оставил – энзэ летный. Шоколад там, галеты. Хороший человек, душевный. Я ему сопровождающего дал, доставили в полк чин чином. Так что знаком с летчиками. Вам, старшина, такой капитан Воробьев не встречался?

– Не, у нас штурмовики не базировались, – выкрутился Леха вполне успешно.

– А где это вас так разукрасили? – поинтересовался лейтенант.

– В смысле?

– Да вот у товарища Семенова синяк на пол-лица, а у товарища Жанаева нос разбит, да и вы морщитесь, когда правой рукой двигаете – видно, что ушиб. И у сержанта Середы дырка свежая – кровь еще красная, не побурела на повязке, – невинно пояснил Березкин.

– А это товарищ Семенов за хлебушком в деревню сходил.

– А там?

– А там Гогуны.

– То есть?

– Фамилия такая. Бандиты. Предатели, немецкие пособники. У нас, к слову, и списочек есть основных персоналий. Получили, когда в виде немцев туда приперлись. А синяки и шишки заработали, пока фрицы нам свою форму с сапогами отдавали, – вспомнил бумаготворчество артиллериста Леха.

– Не очень охотно отдавали?

– Не то слово. Очень неохотно. Но мы их все-таки убедили.

– Впечатляет. Убедительные, видать, доводы получились, – признал лейтенант.

– Если б мне кто рассказал – не поверил бы. Хоть кино снимай, – честно признался Леха.

– Может быть, еще и снимут, – наивно понадеялся лейтенант.

– Как же, дождемся, держи карман шире, – честно ответил Леха, отлично помнивший всю ту кинематографическую холеру, что выдавали на-гора нелепые кинщики.

– Ладно. Отдохнули? Пора двигать!

Двинули дальше. От привала до вчерашнего стойбища топать еще было прилично, и Леха с тоской думал о том, что это совсем не конец, там придется взять на пустые носилки следующего инвалида и опять тащить десять километров, хотя уже сейчас руки явно свисают ниже колен, словно у гиббона.

Добрались до охраняемого раненым места, навьючились, как караван верблюдов, пытаясь забрать по максимуму, и, пыхтя, двинулись к новому лагерю. Эту дорогу Леха не запомнил совершенно, только что-то зеленое: то ли лес, то ли просто позеленело все в глазах… Впрочем, ругавшегося всю дорогу раненого сумели положить на мягкий мох аккуратно, не тряханув, а вот сами повалились кто куда, долго переводили дух.

– Много оставили? – спросил оживший за время их хождения Середа.

Леха только кивнул. Говорить сил не было.

– А я супчика сварил, – весело заявил артиллерист.

На его щеках был неровный румянец, и потомок не без основания заподозрил, что готовя обедоужин, сержант не удержался и клюкнул самогонки. Впрочем, это не помешало ему поставить шалаш-шатер из плащ-палаток для здоровых, палатку из брезентухи для раненых, приготовить еду и как-то немножко место обуютить.

Тут менеджер отвлекся, посчитав, что за время хождения туда-сюда прошел по этому лесу за день три десятка километров, да еще с грузом, и даже немного офигел от такого своего поступка. До попадания сюда, в это злое время, так ходить ему никогда не приходилось – и теперь ноги гудели.

«М-да, то ли еще будет!» – подумал Леха.

Потом умерил гордость – и Семенов и Жанаев тащили в оба раза куда побольше, чем выпало на его долю, один пулемет чего стоил. Но все-таки повод ужаснуться и погордиться одновременно был – так что потомок и ужаснулся, и погордился.

– А я разобрался с этим, что в пакетиках, – заявил не без гордости Середа, когда усталые носильщики принялись ужинать обедом.

– И что это? – поинтересовался, из вежливости разве, Березкин.

– Лимонад, тащ летнант. Только сухой. Там так и написано, что надо засыпать в чашку или фляжку и залить водой в пропорции. Попробовал – ничего шипучка получилась, вкусненькая такая.

Бендеберя и Березкин переглянулись и прыснули.

– У нас один боец это куда раньше узнал. Снял с немца сумку, там, значица, среди всякого эти «маршгетреньки» и нашел. Они сладенькие, как карамельки крошеные, а читать по-немецки он не умел. Вот и слопал несколько сразу и всухомятку…

– А потом запил водичкой? – догадался Середа.