Николай Берг - Лёха

Менеджер попытался разобраться в своих ощущениях, но не успел толком. Дояр что-то буркнул буряту, тот понятливо кивнул и пошел к пленному. Встал у того в ногах, что-то спросил. Неловко и услужливо задирая голову, лежащий на земле Стецько старательно принялся объяснять, не видя, как со спины к нему, отводя винтовку на отлет, словно клюшку для гольфа, подошел Семенов, несильно с виду размахнулся – и влепил окованным сталью затыльником приклада в висок полицаю. Вроде и слабо ударил, а голова дернулась заметно, и самооборонщик обмяк. Деловитый дояр примерился, потом аккуратно приставил острие штыка к виску и несильно вроде надавил. С легким двойным хрупаньем, совершенно тихим, словно яичную скорлупу раздавили, штык легко провалился вниз. Тело полицая дернулось пару раз, и больше конвульсий не было. Стецько Гогун обмяк и распластался уже по-мертвому. Дояр прижал пробитую голову полицая ботинком, не без усилия выдернул штык, сделал пару шагов и опять, аккуратно примерившись, кольнул труп в грудь.

Леха поразился снова, с какой легкостью штык входит в тело: без звука, без усилий, словно в масло. Бурят невозмутимо закурил, пуская клубы дыма. Семенов тем временем деловито потыкал штыком в землю, потом внимательно его осмотрел, вытер о белье, что на трупе было надето. Закинул винтовку за спину, кивнул буряту, подхватили грузно обвисшего мертвеца и словно на носилках сволокли его в кусты. Через минуту вылезли, таща с собой те самые жерди, что вчера помогли стреножить пленника.

– Вот теперь можно и позавтракать, – как ни в чем не бывало заявил Семенов, а бурят полез в мешок с харчами. Менеджер и Середа переглянулись. Потом артиллерист пожал плечами и поудобнее устроился на подстилке, стал насмешливо покрикивать на азиата, брезгливо морщившегося, когда ему на глаза попадались те самые моченые арбузы.

Леха с некоторым удивлением смотрел на своих компаньонов, которые и в ус не дули, словно только что не зарезали человека. Причем так же деловито и спокойно, как до того убивали беззащитных пленных немцы. При этом себе потомок тоже удивлялся, потому как уже и до провала в прошлое много чего видал – в интернете, конечно, но все-таки. Даже, пожалуй, и побольше видал, чем все трое его компаньонов. Куда побольше, то есть информации-то у него поболе в разы и на порядки. Стопудово ни бурят, ни Середа не могли увидеть в принципе, как запиливают пару человек бензопилой, например. В реале, не в дурацких фильмах. И в реале получается не очень, потому как не предназначена бензопила людей пилить, не та плотность и вязкость материала. И тут, в прошлом этом, лютом и беспощадном, тоже уже успел всякого насмотреться. И сам чуть было с кинжалом на пулемет не кинулся. И сам – собственными руками – не далее как вчера запорол насмерть живого человека, распахав тому клинком все внутренности. И радовался несказанно, что сумел одолеть немца. Да чего там перед собой-то юлить – и сейчас этим гордится. И справедливо гордится, прямо можно сказать, потому как вот – все сидят живые.

Тогда почему так не глянулась сценка расправы? Ведь умом-то понятно – этот самый Стецько бодро и весело вел красноармейца на виселицу, да и сам бы не против был Семенова избить как собаку – в том числе и прикладом. А приклад-то, как Леха только что своими глазами видел, клюшку для гольфа переплевывает сразу и изрядно. Если б не боялся самооборонец господ-немцев, то и бил бы. И ничего бы в душе у Гогуна этого не екнуло бы: небось потом еще и хвастал бы подвигами. И сапоги бы снял с висельника. Не запамятовал бы, точно совершенно. Тогда почему на душе какой-то холодок поганый? Тут Леха подумал, что это, наверное, проявление человечности, но тут же испугался сам такой высокопарности.

Тем временем на плащ-палатке расставили еду, красивый натюрморт получился. Хлеб свежий, пышный, лук, чеснок, огурцы небольшенькие. После голодного «поста» особенно глаза радовались и желудок в предвкушении затомился. Глотая слюнки, менеджер оглядел застолье, куда Семенов даже и сала немножко выложил. Приступили к еде молча. Леха жевал, глотал, радовался. Но червячок сомнения все же мешал ощутить радость в полном объеме, и это угнетало.

Когда позавтракали, Семенов косо глянул на потомка и как бы в воздух сказал угрюмым тоном:

– Не хотел об этом говорить, да видать – надо. Меня, когда повязали да допросили, тут же в хлеву и собирались зарезать. Как барана. И видно было, что им это не впервой, все уже на мази и отработано. Не первый я такой у них был.