Елена Сапогова - На привольной стороне

До конца зимы скотине не всегда хватало корма, и поэтому все с нетерпением ждали прихода весны. Зимой мама брала большие санки, и мы с ней ехали в поле искать под снегом оставшуюся с осени солому. Снег глубокий, проваливаешься по пояс, очень тяжело. А тем более если на санках солома. А когда появлялись первые проталинки, с радостью выводили туда ягнят, телят, и — начинались игры — «гори, гори ясно», «ручеек», «клек». В клек играли так: на кирпич клали доску, на доску — круглую небольшую чурочку, отходили на определенное расстояние и палкой сбивали ее. Это разновидность игры в городки, у нас она называлась — клек.

В «гори, гори ясно» играют так. Выбирается ведущий. Играющие встают парами друг за другом. Ведущий стоит впереди, спиной к играющим. Все поют:

Последняя пара разбегается в стороны, стремясь соединиться впереди стоящих, а ведущий догоняет их. Если никого не поймает, снова водит, если кого поймал, тот становится ведущим, и игра продолжается.

В 11 —13 лет нам хотелось быть взрослыми. Надевали что-нибудь из одежды взрослых, собирались подружки, садились на бревнышки за домом, пели песни. Особенно в те поры пелось много волжских страданий.

Лес от нашего села был за 4 километра, и вот в начале июня, на троицу, из леса приносили медуницу, шкерду, песточки — полевой хвощ. Все это мы, дети, ели. Перед некоторыми домами ставили березку. Избы изнутри тоже украшали веточками, цветами. Люди надевали свои лучшие наряды и веселились у березок. Нет, древних песен уже никто не знал. Пели:

А больше пели частушки:

Помню все платьица, какие у меня были в детстве. Было-то их мало. Летом как-то сдала лекарственные травы в медпункт и на вырученные деньги купила немного ситчику голубого с белым горошком, сама сшила себе сарафан. Взрослые на праздник вытаскивали из сундуков такие платки, что в глазах сияло от их красоты. Они были старинными, еще от бабушек и прабабушек. Сейчас такие платки можно увидеть только в музеях.

У нас дома стоял большой-большой сундук, кованный тонким кружевным железом. И когда мама, бывало, открывала его и начинала перекладывать вещи, я любила смотреть, что там хранилось. Был у мамы такой материал — белый батист с редко расположенными по нему колосками и васильками. У меня дух захватывало всегда, когда видела его. Потом мама сшила из него платья моим старшим сестрам, а я в семье была последним ребенком и носила только то, что останется.

Все мои братья хорошо играли на гармошке. И вот вечерами около нашего дома всегда собиралась молодежь. Кто сидел на бревнах, кто табуретки приносил, кто — лавки. Земля перед домом, где проходили вечерки, вытаптывалась, образовывался пятачок. В послевоенные годы много еще было молодежи в селе. Как пели, плясали люди в это трудное и прекрасное время! Было много вдов, сирот, но народ и в печали умел веселиться.

На летних каникулах мы, дети, ходили со взрослыми пропалывать хлеба. Идешь босиком по теплой росистой земле, солнышко светит, ветер перекатывает волны зеленеющей ржи, жаворонки заливаются в голубой лазури, и песня сама просится из сердца. Сейчас, когда пою песню «Весна красна», вижу наши дали безбрежные, изумрудную зелень полей и лугов.