Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной

Я максимально увеличил громкость. Ничего!

– Что там руками шевелишь? – спросила бабушка.

Нет, она ничего не видела. И – не слышала!

Загремели двери в сенках, тут же распахнулась входная дверь, впустив в коридор клубы морозного пара.

Миута!

Валерка заскочил, как обычно, без стука, когда был уверен, что я его жду.

– Ну, ты как? Пошли, расскажешь! – Он ухватил меня за одеяло – я все еще был раздетым, в трусах и майке, и с одеялом на плечах!

Миута тоже не видел «Панасоник» и не слышал издаваемых магнитофоном звуков!

Но меня он видел и о щ у щ а л прекрасно – он же за руку тащил меня в мою комнату!

– Чай будешь? – спросил я его.

– Угу! – он уже копался в стопке моих книг на тумбочке. Лежавшего рядом пакета с кассетами он не замечал. Как и наушников! – С вареньем!

– Кто бы сомневался! – буркнул я и вдруг с ужасом осознал – это не я здесь сейчас – это тот Толя, из далекого 66-го года! Его голос и интонации, и Миута ничего не замечает!

– Тащи варенье, Толя, тащи! – как обычно, скороговоркой, проговорил он, уже читая что-то. Он не глядя, смел с сидения стула мои одежды, уселся с книжкой в руках и приготовился к чаепитию.

На кухне я достал из буфета чашку с блюдцем, розетку, банку с вареньем. Наложил вишневого варенья в розетку, налил чаю покрепче. Руки помнили все – где стоит чайничек с заваркой, где на плите – чайник с кипятком. Я брал все не глядя, на память, но вот только ч ь я это была память?

– Ну? – спросил меня Миут, прихлебывая чай. – Как все было? Рассказывай!

– Да ничего не было! Ну, довел ее до дома в пол-шестого, и пошел домой!

– И чо, даже не полапал? Не поцеловал ни разу, что ли?

– Отстань! – сказал я в пространство.

– Ты, Толя, лопух! Она точно из-за тебя приходила!

Он имел в виду – на нашу Новогоднюю вечеринку.

– Отстань, говорю! Голова болит!

– Ладно! – Он выскреб, как всегда, розетку, облизал ложку. – Пошли, мне Чернявский уже звонил, нас ждут! Догуливать будем! Все же осталось! И девы обещали придти!..

– Ты-то как? – спросил его я. – Как управился с двумя?

– Ну, а чего? Довел до общаги, договорился на сегодня!

– Ты что, и Любу пригласил?

– А чо? Она хорошая девка!

– А то, что я никуда не пойду! Сейчас – это точно!

– Ну и ладно! Берик сменился, обещал придти (Берик – тот, кто перед Новым годом выключал во всем поселке электричество).

– Ну, вот и славно! Вот и славно! – сказал я, а Миут вдруг вытаращил глаза.

– Чего – славно?

Я спохватился: оборотец этот речевой – из будущего! Нужно быть осмотрительнее.

Знаете, к этому моменту я уже все понял. Не в деталях – в главном! Я – в теле себя самого, в возрасте 17 лет. И мне придется теперь с этим жить. Т а к жить…

– Ладно! – сказал Миут, вставая. – Я – переодеваться, и пошел к Ратику. Ох, он вчера и злой вернулся!

– Ну, скажи ему, что ничего не было. Я просто довел Варьку до дома!

– Он – не поверит!

– Его проблемы! – ответил я, и вновь озадачил друга.

– Чего? Ты откуда слов таких нахватался?

– Иди! – раздрай во мне нарастал, нужно было хорошо все обдумать, а он мешал. А я совершенно не способен был контролировать ни свою речь, ни вообще ничего.

– Ты приходи! – сказал он, открывая дверь и запуская еще одну волну белого холодного воздуха. – Любка о тебе наверняка спрашивать будет!

– Иди-иди, не холоди! – сказал я ему.

Однако подумать мне не пришлось – буквально через несколько минут к нам в дом ввалилась в полном составе моя компания – Сашка Гемаюн, Борька Бульдозер, Валюха и Галка.

– С Новым годом! – верещали девчонки, дергая меня за тенниску – я хотя бы одеться успел! Борька тоже что-то говорил, а Сашка, как обычно, лишь чуть виновато улыбался.

Как все очень сильные физически мальчишки, он был немногословным. И очень добрым по характеру.

– Тихо! – выглядывая из кухни, сказала бабушка. – Взрослые еще спят!

Пришлось всех моих друзей поить чаем и кормить праздничным пирогом с черносливом…

январь 1966 г.

Был поздний вечер. Давно вернулись родители, и угомонились, и уснули. Давно спали уже и мои дед с бабушкой. Догорала печь, и поэтому у меня в комнате было жарко.

Я смотрел на угол письменного стола – придвинутый к наружной стене дома торцом, он из-за боковых ящиков был расположен весьма своеобразно: чтобы дотянуться до дальнего угла, нужно было наклониться над крышкой стола. Потому что подойти напрямую мешала тумбочка.

У меня ведь четверть комнаты занимала печь, которая отапливала гостиную-зал, где сейчас спали деды, но основное «тулово» печи находилось в моей комнате. А между печью и стеной, у которой торцом стояла кровать, была дверь.