Игорь Николаев - Символ Веры

- В мире хватает наемников, - полковник машинально облизнул губы. - А вы не настолько стеснены в средствах, чтобы не позволить себе лучших из лучших.

- Совершенно верно, - позволил себе усмешку Морхауз. - И я основательно поразмыслил над этим. А затем подумал - к чему мне платить ландскнехтам, которые будут действовать всего лишь за плату, если совсем неподалеку от меня есть люди, готовые сражаться за Веру... славу и возможности, которые нельзя купить? Наемникам я могу предложить только франки. Вам - возвращение старых договоров, верховенство над швейцарцами и кавалерией. Участие в некоторых... фондах. То, чего вы не получите больше никогда и ни от кого.

Полковник помолчал, глядя сквозь и поверх кардинала большими темными глазами. Он справился с собственными руками и сложил их на край стола, ладонь на ладонь.

- Это рискованно, - нейтрально заметил Джани.

- Безусловно. Но стремительные взлеты происходят только так. Вы ставите на кон все... или возвращаетесь к прежнему существованию, пока, наконец, палатинцев не распустят за ненадобностью.

- Гарантии? - осторожно осведомился итальянец.

- Вы полагаете, Папа забудет людей, которые спасут его из хищных рук ассириян? - усмехнулся кардинал. - Боскэ не такой человек.

- Не сомневаюсь, - без улыбки качнул головой Джани. - Я пока не имел чести лично лицезреть почтенного Гильермо Боскэ, однако наслышан о его благочестивости, а равно иных достоинствах. Но я договариваюсь не с ним, а с вами, кардинал-вице-канцлер.

- Ну что же, - Морхауз вдохнул и выдохнул, понимая, что договор заключен. - Давайте детализируем наше ... соглашение.

Гильермо никогда не видел моря и всегда полагал, что если такое случится, впечатления окажутся незабываемыми. Правильно говорят - бойся, человече, твои желания могут сбыться. Леон увидел море, вернее его маленький кусочек, в предрассветной полумгле, когда небольшой сухогруз принимал неофициальных пассажиров. И последующие впечатления действительно оказались незабываемы. К сожалению, отнюдь не с хорошей стороны, впрочем, к ударам судьбы неудачливый понтифик уже начал привыкать.

Человек, не сведущий в корабельных делах, всегда теряется при необходимости внятно рассказать о том, что видит в стальной утробе. Так и Гильермо смог бы описать свое новое место жительства лишь как «между большим железным ящиком от пола до низкого ржавого потолка и другим ящиком, который пониже, но с тремя трубами». Пассажирам на этом кораблике не полагалось ничего, кроме вечно холодного титана с горькой водой и бесплатного выкидывания за борт в случае смерти или болезни. Так что каждый обустраивался, как мог, в соответствии с запасами.

Было сыро. И холодно - отопление вряд ли работало, даже если бы кто-то и поднял заслонки теплоотводов от старенького дизеля. Боскэ закутался в широкую, болотного цвета, куртку, спрятал кулаки глубоко в рукавах, а затем вообще продел руки внутрь, сложив их на груди. От такого положения пальцы быстро немели и затекали, зато казалось, что так получается немного теплее. Странное дело, в разбитом на секции полупассажирском трюме помещалось не менее сотни человек, которые должны были производить сами собой много тепла, однако его словно высасывали без остатка ржавые борта.

Кот подергал во сне ногами, словно то самое животное, в честь которого получил прозвище. Скорчил смешную физиономию и, не просыпаясь, на время расслабился. Пулеметчику снилось что-то тревожное и долгое. От неосторожного движения снова закровило простреленное ухо, крошечные красные капли по одной сочились на грязную палубу, мешаясь с одноцветной ржавчиной.

Спиной к пулеметчику без пулемета прижался маленький китаец с умным лицом и очень печальными глазами. Боскэ ни разу не смог угадать в точности, спит Чжу Чжиминь или нет. На китайце плохо сказались недавние приключения, он окончательно замкнулся в себе и как будто мучительно переваривал некие страхи и соображения. Кроме того маленького радиста мучила затягивающаяся рана в заду, поэтому грязное желтое лицо неизменно морщилось в страдальческой гримасе, делая владельца похожим на грустную злую обезьянку.

Хольг и Родригес накрылись одним плащом, так что о них сказать в точности ничего нельзя было. Из-под прорезиненной ткани торчал ботинок фюрера, который время от времени разворачивался плашмя палубе то левым боком, то правым. Как будто владельца донимала больная нога, и он старался облегчить боль, ища оптимальное положение. Видимо, не находил.