Игорь Николаев - Символ Веры

Итак, продолжим...

Франц лежал мертвее мертвого, уставившись неподвижным взглядом в низкий пыльный потолок. Такое же пыльное стекло от расстрелянной витрины осыпало труп осколками, похожими на грязные лужицы. Стекла было много, оно хрустело под ногами при каждом движении. Перебитый телефонный шнур повис, как будто коротенькая веревочка на виселице. Сам же аппарат превратился в хлам, годный разве что для скульптуры неоиндустриалиста.

- Сюда его! - приказал из-под стола Хольг. - Тащи Муниса!

Кот подцепил Кушнафа за свернутый и прихваченный хлястиком воротник старой куртки, с трудом, при помощи Родригес утянул в мертвую зону. Худой ливиец словно прибавил пару десятков килограммов и оставлял за собой густой карминовый след.

- Пулемета нет, пулемета нет, - бормотал, как в лихорадке, украинский пулеметчик Кот. Руки его при этом жили отдельной жизнью, четко и быстро срывая пуговицы, раскрывая раны на груди ливийца. - А как пригодился бы!

- Пакет у меня в кармане, достань! - бросил Кот девушке, стараясь зажать пулевые отверстия. Красная пенящаяся кровь обильно проступила у него меж пальцев.

- Поздно, - зло ответила она. - Он отходит.

Кот хотел было сказать что-то выразительное и бранное, однако бросил косой взгляд на Муниса и осекся. Ливиец действительно умирал. Вернее было странно, что до сих пор еще не умер. Очень мягкие французские пули «Gras» старого образца обладали слабым пробивным действием, но попадая в мишень, действовали не хуже знаменитых «дум-думов». За то и были выбраны английскими оружейниками, которые искали максимально разрушительный боеприпас против аэропланов. Кушнаф получил две пули в грудь, и жить ему оставалось от силы пару минут.

- Плохо, - неожиданно четко выговорил умирающий, слова его сдували с губ легкую розовую пену, которой истекали размолотые «грасами» легкие.

- Держись, дружище, - пробормотал Кот, держа Муниса за холодеющую ладонь. - Держись, поможем...

Не то, чтобы пулеметчик считал ливийца другом или питал какие-то особые чувства к временному напарнику (у наемников все связи временные, даже те, что длятся годами). Просто... Наверное, Кот и в самом деле не смог бы точно выразить свои мысли. Умирать плохо и страшно. Помоги ближнему чуть полегче отойти в мир иной, и может в следующий раз чья-то рука сожмет твою, забирая часть предсмертного ужаса и безнадеги. Больше пулеметчик ничего не сказал.

- Хотел... свой игорный столик... с нардами... и картами, - медленно, раздельно выговорил Мунис. - Почти накопил...

Последние слова вырвались с протяжным выдохом и шипением. Взгляд остекленел и замер, совсем как у кардинальского секретаря Франца. Кушнаф был мертв.

Гильермо скорчился в самом дальнем углу, завернувшись в плащ-тогу, как палатку или саван. Араб сослужил монаху неплохую службу, сам того не желая - когда началась стрельба, мудрый восточный человек сразу кинулся в укрытие, невольно увлекая за собой переодеваемого клиента. Лишь поэтому Боскэ не получил вторую пулю и вообще оказался вне зоны видимости снайпера. Сам же араб сбежал через черный ход, впрочем недалеко, судя по коротким и близким очередям пистолетов-пулеметов. Его малолетний помощник залез в шкаф и закрылся изнутри

- Все, помер, - констатировал украинец, приваливаясь к стене и отряхивая с пальцев красные капли.

Хольг проскрипел что-то резкое и быстрое на непонятном языке. Это не было командой, поскольку никто не отреагировал, скорее просто энергичное ругательство. Гильермо молча и неотрывно смотрел на двух мертвецов, что лежали в мелких частых лужицах красной жидкости. Нельзя сказать, что зрелище было совсем уж ему чуждо, все-таки ранее уже состоялось «приключение» в отеле с перестрелкой и трупами. Однако тогда все случилось слишком быстро и сумбурно. А сейчас наоборот - Господь как будто старался показать как можно нагляднее, что такое убийство во всем его отвратительном естестве.

«Это кровь», - прошептал голос на задворках сознания. - «Настоящая кровь. И настоящие мертвые люди. Минуту назад они были живы, ходили, разговаривали. Каждый из них был вместилищем Божьей искры и целой вселенной. А теперь они лежат бездыханной плотью. Потому что они убиты. Насмерть. Навсегда.»

Максвелл укрылся за стойкой, хорошей, прочной и солидной. Защелкал чем-то увесисто-железным.

Гильермо, не отрываясь, смотрел на бледное лицо Франца. Единственного человека, который заботился о нем в этих страшных краях и вообще связывал с прежним миром.