Олег Якубов - Михайлов или Михась?

— Может быть, вы, господин Упоров, желаете что-либо поменять в своих показаниях? — строго спросил Паскаль Маурер.

— Я бы хотел уточнить. Уточнить в отношении Аверина. Я не утверждал, что он был осужден за убийство, я сказал «по-моему, осужден за убийство».

— А остальные свои показания вы подтверждаете?

— Да.

— Господин Михайлов, — обратилась после этого судья к подсудимому, — у вас есть вопросы к свидетелю?

— Госпожа президент суда, — поднялся Михайлов, — у меня есть вопросы к свидетелю. Но, прежде чем их задать, я бы хотел кое-что пояснить.

Антуанетта Сталдер слишком откровенно взглянула на часы.

— Уже очень поздно, господин Михайлов. Я-то готова работать до утра, но не знаю, как к этому отнесутся другие — присяжные, адвокаты, господин прокурор. Да и вам, господин Михайлов, положено отдыхать.

Она оглядела весь состав суда, но никто не выказал ни малейшего желания прервать заседание. Всем было понятно, что от показаний главного свидетеля обвинения во многом зависит весь дальнейший ход суда. К тому же события развивались настолько захватывающе, что ни у кого не было желания покидать зал, не услышав окончания этого необычного допроса. Поэтому Сергею Михайлову предоставили возможность задавать вопросы.

— Во время участия в перекрестном допросе с господином Упоровым, это было на предварительном следствии, я позволил себе шутливую реплику, — сказал Сергей. — Выслушав лживые показания тогда еще майора Упорова, я сказал, что его вскоре разжалуют, имея в виду, что лжецам не место в органах милиции. Но господин Упоров воспринял эту фразу как прямую угрозу. Но ведь не надо было быть провидцем, чтобы понимать очевидное — Упоров в на-рушение законов принял решение стать свидетелем обвинения, хотя на тот момент был должностным лицом, приехавшим в Швейцарию совсем с иной миссией. А теперь я хотел бы перейти непосредственно к вопросам. Господин Упоров, вы впервые приехали в Женеву, чтобы подтвердить факс, отправленный из РУОПа следователю Зекшену 12 декабря 1996 года?

— Да, — подтвердил Упоров.

— В сообщении было написано, что в связи с большим объемом информации невозможно всю ее передать по факсу. Было также добавлено, что в распоряжение следствия предоставят конкретные материалы. Теперь я хочу узнать, где они?

— Я не могу отвечать за свое руководство. Знаю лишь, что мы готовили специальный материал для отправки в Женеву.

— Закон Российской Федерации гласит, что, если сотрудник милиции не возбуждает уголовного дела по совершенному преступлению, он сам может быть подвержен наказанию. Вы утверждаете, что мое криминальное досье украдено из архива?

— Да. По крайней мере мне так сказали.

— А первый заместитель генерального прокурора России утверждает на основании проведенного расследования, что никакого уничтожения не было. Как вы это объясните? — спросил Михайлов.

— Мне сказали в РУОПе, что все досье уничтожено. Возможно, произошло недоразумение.

— Значит, вы даете показания на основании слухов, а когда надо подтвердить изложенное официально, вы говорите «недоразумение». Не кажется ли вам, господин Упоров, что именно из-за таких вот ваших «недоразумений» я провел два года в женевской тюрьме?

— Я верил своим сотрудникам, — возразил Упоров.

— Знаете ли вы, что документ, подписанный Скубаком, признан московской прокуратурой недействительным?

— У меня нет таких сведений.

— Однако этот документ имеется в деле. Вы только что утверждали, что после ареста 1989 года по моему приказанию запугивали судью. К зданию суда подъезжало до 20 машин, набитых бритоголовыми крепкими парнями, и судья, испугавшись, признала меня не виновным. Но ведь процесса не было вообще, дело прекратила прокуратура, какого же судью я мог пугать, если не было суда? Еще один момент. Вы утверждаете, что я арестовывался по делу об убийстве Власова?

— Я утверждаю, что вы задерживались.

— Есть ли у вас доказательства, что я допрашивался по этому делу?

— Я лично видел документы, подтверждающие, что вы допрашивались по этому делу.

— А я лично утверждаю, что вы лжете. Есть сколько угодно документов, подтверждающих, что никогда я по делу Власова не допрашивался, и нет и не может быть никаких документов о моих допросах по этому делу. — Голос Михайлова продолжал оставаться ровным, словно речь шла о вещах, ничего не значащих. Но царившая в зале напряженная тишина была как бы подтверждением того, что здесь сейчас разыгрывается настоящая схватка.