И. Намор - В третью стражу

«Ол-ля-ля!»

Это была одна из двух причин. Вторая же заключалась в том, что Жаннет действительно трусила. И даже не врагов, не злобных oprichnikov kapitala она боялась. Она боялась подвести начальников, поверивших в нее, провалить задание, и… Нет! Думать об этом было запрещено. И поэтому, собираясь, она еще и еще раз повторяла инструкции. Хотя задание у нее и было относительно простым, это мало что меняет! Да, она всего лишь курьер, и маршрут ее по относительно спокойным странам: Чехословакия, Бельгия, Нидерланды. И все-таки это «закордонная командировка», и действовать Жаннет должна будет в одиночку, полагаясь только на себя. Кроме того, не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: начальство имеет на нее очень серьезные виды, тем более что и как гражданка Франции она не «сгорела». Ее ведь выдернули очень вовремя, так что по прошествии нескольких лет никто и не вспомнит в каких акциях французских комсомольцев она участвовала и почему была своим человеком в «Юманите». Ну, а во всех иных странах Европы она оставалась вполне легитимной гражданкой Французской республики со всеми вытекающими из этого факта бонусами.

Так что, в Праге не суетиться и не спешить: встретится с торгпредом, оглядеться, сменить документы, пожить немного в приличном пансионе — что вполне соответствует действующей легенде — погулять по городу, и тогда уже начинать «маршрут», который должен закончиться посадкой в Антверпене на борт советского парохода, с заходом в Киль — там небольшое задание, и с возвращением в порт приписки корабля — Ленинград.

— У коллег больше нет вопросов? Тогда разрешите еще раз поблагодарить уважаемого доктора Мэтью за интересный доклад и исчерпывающие ответы на вопросы. — Председательствующий, профессор университета Лейстера, доктор Коллинз не ограничился словами, а по старинке пожал докладчику руку. — Дорогие коллеги, на этом пленарное заседание закончено, — сухо сообщил он, снова оборачиваясь к микрофону. Напоминаю, что после кофе-брейка состоится общая дискуссия.

Матвеев сошел с трибуны и, не торопясь, пошел к своему месту, чтобы забрать оставшуюся там сумку.

«Похоже, по эту сторону границы так и быть мне всю жизнь Стивеном Мэтью, — с улыбкой подумал он, раскланиваясь со старыми знакомыми и отвечая взмахом руки на приветствия издали. — Не хотят, сволочи, запоминать русские имена. Ладно, в Барселоне я вообще Эстебаном Матеосом был. Еще можно быть благодарным, что на бэйджике Matveeff написали».

Матвеев собрал бумаги в сумку и вышел из зала, пересекая медленно перемещающуюся в случайных направлениях жидкую «толпу» участников конференции. Выпил пару чашек черного кофе, оказавшегося на удивление хорошим. Закусил какой-то печенюшкой. И задумался. Вопрос сводился к тому, оставаться ли на дискуссию, или «ну ее на фиг, вашу рыбалку»?! Вроде все, что хотел услышать — уже услышал. С коллегами из Англии и Германии, с которыми намечался совместный проект, побеседовал. Подтвердил доктору Гершу, что в следующем году будет вести в их университете семестровый курс. Поспорил с молодым японцем, имя которого не мог нормально воспроизвести и он сам, но которого явно следовало запомнить. И, в принципе, мог считать себя свободным. А значит, незачем торчать в унылом мокром Утрехте, где вечерами, если не общаться с коллегами, то только волком выть от скуки на невидимую за тучами луну, и рвануть пораньше в Амстердам, и встретиться, наконец-то, с пацанами.

Сколько же лет они не виделись? Да, пожалуй, с похорон Наташи. Три года, а словно бы в другой жизни. Матвеев вздохнул. Внезапная гибель жены под колесами автомобиля все еще болью отзывалась в сердце. Прошло три года, но он не то что не мог ее позабыть, — это навряд ли — но даже и боль эта в сердце или в самой душе по-настоящему не уходила. Хоть и была супруга, что называется, с характером, хоть и разбегались как-то и не на день или два, а все же любили друг друга. И какого черта повез он ее в Англию? Но, с другой стороны, кто мог предполагать, что там, в культурной старушке Европе, тоже может оказаться водила-алкаш? Теперь вот Севка и Лиза только согревают сердце и, чего греха таить, стремительно приближающуюся старость, о которой, впрочем, думать пока совсем не хотелось. Сын должен скоро внука подарить, да и дочке замуж пора. А ему самому может еще приведется встретить последнюю любовь, а может, и нет. Тут как карта ляжет.