Александр Казимиров - Забулдыжная жизнь

Ясно дело, что впереди. Но что? Там ничего, кроме смерти. Если бы Ольга Карловна вовремя ответила на чувства юного воздыхателя, не корчила бы из себя принцессу, Мохов непременно бы ее отравил. Отравил бы немедля, из гуманных соображений! Удовлетворил бы, так сказать, ее заветное желание. Но не судьба. Теперь пусть мается, несносная старуха!

В ночь перед Рождеством по улицам носилась вьюга. Бесновалась и куражилась, швыряя в окна снежную крупу. В унисон ее завываниям за стенами что-то скрипело и стонало. Сквозняк гулял по квартире Мохова. Старик собирался заклеить полосками из газет рассохшиеся рамы, да так и не собрался. Сказывалась старческая лень, усугубленная одиночеством. От свистопляски за окнами Мохову стало неуютно и тревожно. Ему казалось, что именно в такие моменты приходит смерть. На всякий случай Мохов проверил замок, убедился в его надежности и, шлепая тапками, поплелся на кухню. Он еще не успел поставить чайник, как снизу донеся крик Ольги Карловны. То ли перемена погоды усилила ее боли, то ли ей просто захотелось поглумиться над соседями, но кричала Гауш оглушительно и зло. От этого душераздирающего крика озябшего Мохова бросило в жар. Пощипывая тело, горячая волна опускалась все ниже и ниже. Зацепилась за острые колени да там и застряла, и ноги старика по-прежнему мерзли. Голова Мохова закружилась, стала невесомой и как будто бы чужой. Перед глазами замельтешили черные точки, увеличивающиеся в размерах. Они плавно меняли очертания, принимая образы то раздавленной трамваем Теребитько, Карима, почившего на унитазе, а то превращались в полупрозрачную Ольгу Карловну.

Ее седые не расчесанные волосы щекотали Мохову лицо, лезли в рот. Гауш смеялась и набивалась в жены. Мохова вырвало. Слабость подкосила колени старика. Он сполз по стене и уселся прямо в зловонную жижу. Крик Ольги Карловны то приближался и рвал перепонки, то становился похожим на удаляющееся эхо. «Чертова Горгона! Скорее бы ты сдохла!» — в изнеможении подумал Мохов и вытянулся на полу. Перед ним вновь замаячил образ Ольги Карловны. Мохов схватил бывшую любовь за глотку и сдавил что было сил. Шея у Гауш оказалась пластилиновой и легко сжалась в ладонях. Голова Ольги Карловны с шипением оторвалась. Как сдувающийся шарик, истерично заметалась по комнате.

Наконец тьма поглотила видения, и упругая тишина заткнула уши Мохова. Очнулся он на больничной койке. Кто и как узнал о постигшей его беде и вызвал скорую, он не знал. Его пару раз осматривал доктор. Измерив давление, он что-то говорил по-латыни симпатичной медсестре. Та в ответ кивала и записывала указания в блокнотик. Мохова около недели держали на капельнице и кололи какими-то препаратами. Перед выпиской его навестил говорящий по-латыни врач. Ничего толком не сказал, так покрутился вокруг да около, назначил лекарства и ушел с чувством выполненного долга. «Надо бы обратиться к другому, более опытному. Послушать, какой диагноз поставит», — твердо решил старик, покидая больничные стены.

Но к другому врачу Мохов не пошел. Дома его ждала потрясающая новость: в злополучную рождественскую ночь скончалась Ольга Карловна, а фельдшера, вызванные соседями, перепутали этажи и вломились в его квартиру… Вот оно — провидение! Мохов глотал прописанные таблетки и, как ему казалось, чувствовал себя лучше.

Незаметно миновали зима и дряблая весна с легким дурманом сирени. Миновало и не особо теплое лето с убогими белыми ночами, изводящее Мохова бессонницей. Осунувшийся старик мелкими шажками измерял длину петербургских улиц. Его уже не впечатляла архитектура, не восхищали каменные львы и разводной мост, он просто бродил по давно заведенной привычке.

— Накрылся август, завтра — сентябрь! Мамаши с цветами потащат в школу своих сопливых детей. На торжественных линейках начнут болтать о пользе образования, то да се… А в парке вон наркоманы на лавках кемарят, и никому до них нет дела! Люди добрые, вы только гляньте, сколько их развелось! Из каких щелей выползли эти монстры с неподвижными змеиными глазами? — вслух рассуждал Мохов, всплескивая на ходу руками.

Прохожие с интересом смотрели на чудаковатого старика, разговаривающего неизвестно с кем. Мохов этого не замечал и продолжил тираду о том, что в последнее время дети рождаются с иглой в голодной вене, что государство не туда смотрит и все такое. Наконец он выдохся, в сердцах плюнул и потопал домой.

Природа, будто компенсируя допущенные ранее огрехи, подарила прекрасную осень. Уже который день стояли погожие деньки, сшитые прозрачной паутиной. Закованная в гранит Карповка радостно переливалась на солнце и слепила глаза. Раздраженный ее бесшабашной радостью город крепко сжал речку каменными ладонями и кормил своими нечистотами. Впрочем, внешне все выглядело прилично: ржавые трубы, из которых Карповка хлебала ядовитый коктейль, укрывали асфальт и брусчатка; над ними пестрели вывески парикмахерских, кафе и прочих заведений.