Евгения Мелемина - Полёт попугайчика

Миссис Митфорд звонит в полицию поинтересоваться судьбой своего дела, выслушивает короткий ответ и возмущается: как — умер? А кто понесет ответственность за кражу? Мой сын? Что вы говорите! Мой сын не вор, а жертва. И еще неизвестно, какие штучки вытворял с ним этот извращенец Кленси, а вы теперь говорите — он умер! И что мне делать?

Она в задумчивости кладет трубку, потом хватает ее вновь и просит секретаршу соединить ее с директором школы.

Джастин и Сара, между которыми растворилась непроницаемая стена романтики, сидят на веранде крошечной кофейни. Джастин снова не выспался, но номер в ближайшем хостеле заказан, и он терпеливо ждет, пока Сара прикончит свой кофе и штрудель, чтобы снова вернуться в номер и подремать перед долгой поездкой обратно.

Сара по-семейному перекладывает ему на тарелку куски печеного яблока, посыпанного сахарной пудрой, и Джастин с благодарностью ест, хотя совсем не голоден.

Сара не хочет больше оставаться в этом городе. Она не знает, что делать дальше, ее резервы иссякли. Вторая сигнальная ракета Кита Хогарт погасла в полной темноте.

Кирк Макгейл, которому поручено разыскать Томми, бродит по школе, не особенно стараясь его найти. У Кирка развитое чутье, и сцена возле мужского туалета уже не кажется ему просто развлекательной.

Что-то в жестах Томми, во взгляде Томми, в его отчаянии, раздражает и пугает Кирка.

Оказаться с Томми с глазу на глаз ему не хочется, и поэтому он просто бродит по коридорам, подмигивая девчонкам и то и дело останавливаясь с кем-то поболтать.

Все эти события Томми проспал, лежа на пустых папках с именами забытых школой учеников. Здесь был и Джек Моррисон, случайно попавший под грузовик собственного отца, и Китти Бабкок, пропавшая без вести. Здесь был Гарри Бишоп, кем-то забитый до смерти в зарослях бурелома за городской больницей; и Эйприл Конорс, в которой проделала дыру труба, откачивавшая воду из городского пруда.

Саймон Буш, свернувший шею на скользкой лестнице; Патрик Кэри, сгоревший заживо в старом деревянном доме своей бабушки; Грета Чапман, проглотившая не меньше дюжины шариков крысиного яда, и Элен Блэк, и Сандра Калхоун, и Джереми Аттвуд, и…

С папкой, на которой было написано имя Томми Митфорда, на площадке запасной лестницы появился директор Деррик, бесшумно открыл дверь и остановился, глядя вниз.

Даже в полутьме ярко светилась смятая рыжина волос Томми, прижавшегося щекой к крышке коробки.

Директор присмотрелся и увидел открытые внимательные глаза.

— Прогуливаешь уроки, значит, — веселым бодрым голосом сказал директор. — Хорошее нашел местечко, если бы не Стэнли, я бы тебя никогда не нашел.

Директор Деррик считал, что умеет разговаривать с молодежью на одном языке, хотя давно уже был сед и начал источать дрянной запашок старости.

— Ну, вылезай из коробки, мальчик, нам нужно с тобой кое о чем потолковать.

Томми послушно поднялся, отряхнул с себя пыль, особенно старательно стер отпечатки кроссовок Макгейла, и только потом пошел по ступенькам вверх.

В школьных коридорах было пусто и тихо. Занятия закончились. Электрический свет горел тускло, еле рассеивая грозовую тьму, ползущую из окон.

В столовой Стэнли намывал пол, бормоча что-то себе под нос. Увидев Томми, он весело помахал ему рукой.

В кабинете директора горели не только лампы, но и настольный абажур, зеленый, с кистями. Уютная вещь конца прошлого века.

Лампы пощелкивали, абажур тихо мерцал, окружая себя теплой прозрачной аурой.

— Присядь.

Томми сел на краешек стула, остро ощутив незащищенность спины.

Директор Деррик устроился на своем месте, отодвинул абажур, и зажмурился, как большой седой кот.

— Ты талантливый мальчик, Томми, — сказал он, не открывая глаз и поигрывая сплетенными в корзиночку сухими пальцами. — Мне доводилось читать некоторые твои… хм… вещи. Бойко написано.

— Спасибо.

— Но!

За окном грохнуло. Целый день созревавшая гроза вырвалась на свободу. Небо раскололось, как старый паркет, с оглушительным треском и пыльными тучами.

— Но мне всегда казалось, что на тебя оказывают дурное влияние. Томми, ты в самом начале жизненного пути и тебе некуда торопиться. Ты еще не способен отличить скверное от возвышенного, грязное от светлого, чувство от желания и дурную зависимость от любви. Это не упрек. Понимание таких вещей приходит с опытом, а дети неопытны. Они принимают одно за другое, и иногда такие ошибки становятся роковыми.