Олег Фомин - Руины Арха

– Прости, что разбудили, – сказал Борис.

Пальнул многоножке туда, где у человека подбородок. Там торчат ножички, наподобие щетины. Шарики дроби вспыхнули оранжевым салютом, голову монстра чуть дернуло вверх, все внимание теперь на букашку с ружьем.

Пронзительный вой, жвалы раскрылись, следующая пара ядовитых жал полетела в Бориса.

Тот уже откатился на другую половину арены, плащ хлопнул как выстрел, едва поспев за хозяином, Борис вскочил.

– Ку-ку, я здесь!

Увожу Катю к выходу, прячемся под тенью арки. В этой битве нам делать нечего, только путались бы у Бориса под ногами.

Гусеница плюет ножи раз за разом, но Борис ловко прыгает в сторону, плюет в ответ колючие прозвища. Вряд ли тварь понимает слова, но ясно улавливает издевательский тон, с каждым выстрелом рык все громче, яда на клинках столько, что сталь тает как в кислоте, червь мотает башкой за Борисом, но попасть не может.

Борис послал стайку горячих горошин в морду чудовища. Страшная голова встряхнулась, пасть выбила в потолок сокрушительный вой, столб дыхания растекся по своду зримыми кольцами, сдув крошки, паутину, лишайниковый налет, червь взмыл до потолка, на высоте туша изогнулась петлей, раскрытые ножницы жвал с дырой в центре пикируют прямо на Бориса.

Тот прыгнул назад с кувырком, гигантский рот со всей дури врезается в пол, Руины вздрагивают, арена становится похожа на громадную чашу цветка с треугольными лепестками.

Хлынул каменный дождь, червь морду от пола оторвал, поворачивает на Бориса.

Борис уже прыгнул навстречу, дуло дробовика вонзается в пасть, ядовитые ножи вот-вот пырнут Бориса в живот.

Бах! Дробовик выбросило с фонтаном густой крови, свирепую зубастую булаву качнуло, клинки сверкнули рядом с Борисом, оставив в воздухе зеленый шлейф.

Тварь выгнулась кверху, рев боли, ее мотает туда-сюда, хвост скручивается. Борис рванул к нам, повалил и упал сам, нас накрыли полы плаща.

Вновь лязгнуло, легион вернул мечи в ножны, над нами просвистела стальная саранча. Затем грохот, нас подбросило.

И тишина…

Осторожно запрокидываю голову. Стена в коридоре напротив выхода из зала усажена клинками.

Встаем, возвращаемся внутрь. Туша свернута в кольцо без признаков жизни, чешуйки дыбом, меж них ручьи крови, тварь облысела, без ножей как-то даже и не внушает.

Все клинки воткнуты в каменные насыпи, стены и потолок. Зал как еж, вывернутый наизнанку.

– Прощальная гадость, – изрек Борис.

– Вроде подрыва камикадзе? – уточнил я.

– Во-во. А вы, стыд-позор, в окопе грелись, – укоряет наш опекун тоном, словно раздает детям мармелад, – глазели, как дядю Борю чуть не слопали, даже пальцем не…

– Нечего было гонять как лошадей, – буркнула Катя. – После тебя какие из нас бойцы?

– Ага, инвалиды, – поддакиваю, – теперь только на «подай-принеси» и сгодимся.

Борис рассмеялся.

– Ну, вот этим и займетесь.

Арх меня дернул за язык! До конца дня выкорчевываем клинки из камней, у нового костра звонко растет стальная куча. Из насыпей дергать еще более-менее, а вот из стен – геморрой тот еще, пришлось взять из торбы Бориса стальную перчатку, которую я отдал на хранение. Кате Борис выдал из потусторонней кладовки толстые резиновые перчатки, пустые фиалы, велел собирать ядовитые ножи, сливать яд в бутылочки.

– Смотри, чтоб не попал на кожу! А то будешь ночь блевать и биться в лихорадке. В лучшем случае.

Катя поморщилась.

– Может, ну ее, эту дрянь?

– Ясельки кончились, – сказал Борис как строгий папаша. – Начинаются суровые будни детсада.

– Страшно подумать, что ждет в универе, – прокряхтел я.

Выдернул клинок из стены, качусь кубарем по склону к горе железа, та уже как сеновал.

Ядовитых ножей не так уж много, Катя управилась быстро, потому помогает, ибо настоящий хардкор начался, когда пришлось вытаскивать клинки из потолка, там как назло самые длинные, ценные, из таких в Руинах делают мечи. Вообще, как объяснил Борис, многоножка – основной источник холодного оружия.

– Продадим в городе, – мотивирует Борис. – Купим шмоток, барахла всякого, взамен того, что Тьма поела, даже лучше. Жаль только, мясо у многоножки ядовитое.

– Слава Арху! – прохрипел я Кате, тащим, шатаясь, махину из воротника червя, наверняка, будущий двуручный меч. – А то бы и колбасу эту заставил шинковать.

– И не говори, – выдавила Катя.

– О чем шушукаетесь? Меньше слов, больше дела! А я пока вырежу ядовитые железы, для рынка драгоценность.