Андрей Смирнов - Бог Непокорных

— Открывайте, — приказал командор.

Солдат отодвинул засов.

— Сир, — предупредил Чайдзайн. — Будьте осторожны. Они не в себе.

Кельмар промолчал. Министериал распахнул дверь и взялся за булаву — так, как будто бы ожидал немедленного нападения из темноты, лежащей за проемом двери. Едва различимое движение… стон… шорох… Чайдзайн опустил ладонь на рукоять меча. Дольн, в руках которого чадил факел, бегло взглянул на командора и сделал было шаг к дверному проему, но Кельмар отстранил его с дороги. Он прикоснулся к предплечью левой руки пальцами правой, ощущая сквозь плотную ткань бугорки с различными видами ядов и легонько надавил на два из них.

Возникло чувство, как будто бы от локтя к плечу и выше, в голову, поднялась холодная голубовато-синяя волна, а затем сквозь голову, свободно минуя кости черепа, подул прохладный ветер. Восприятие изменилось — свет факелов теперь слепил командора, зато темнота расцвела призрачными красками: он увидел камеру также хорошо, как если бы она была залита дневным светом. Большинство людей, находившихся в помещении, оставили без внимания открытую дверь — лежали без сознания, неподвижно сидели или раскачивались из стороны в сторону — но некоторых изменения в обстановке явно заинтересовали — их глаза горели безумным огнем, они медленно подбирались к двери, определенно собираясь наброситься на вооруженных людей в коридоре при первой же удобной возможности. Кельмар обнажил меч, шагнул в камеру и убил четверых самых буйных, включая Тейда Ансампера, которого, положа руку на сердце, он никогда не любил. Тейд был слишком хорош во всем — молодой и честолюбивый, он явно мечтал со временем занять место Кельмара, а кардинал Рекан, как было известно командору, выказывал явное покровительство молодому рыцарю. Несколько раз они беседовали наедине — не слишком часто и не на виду у всех, но у командора, который посвятил Ордену почти всю свою жизнь, имелись друзья в том числе и среди адъютантов Рекана, и об этих встречах он знал. Ему не было известно, о чем они говорили, но догадаться несложно: Тейд служил Рекану глазами и ушами, позволяя кардиналу быть в курсе того, что происходило в сотне Кельмара, и в то же время покровительство Рекана позволяло Тейду надеяться когда-нибудь занять место командора.

Кельмар легко мог бы сделать жизнь Тейда невыносимой и в конечном итоге вынудить покинуть сотню, подав прошение о переводе под командование другого командора, однако он старался относиться к молодому карьеристу так же, как и ко всем остальным своим рыцарям, никак не выделяя его ни в худшую, ни в лучшую сторону. Он не любил Тейда и не доверял ему, но теперь тот лежал мертвым у его ног, и это было… неправильно.

— Закройте дверь, — приказал Кельмар Чайдзайну и Дольну, которые было сунулись в камеру за ним следом. — Ожидайте снаружи.

Восторга этот приказ у них вызвал еще меньше, чем мертвые тела на полу, однако возражать никто не стал. Дверь закрылась; Кельмар встал к ней спиной — так, чтобы держать под обзором всю камеру — и мысленно обратился к змеенышу: «Что, черт возьми, происходит?»

Он ощутил нежелание бестии отвечать на вопрос — некое, едва уловимое движение чужеродного сознания внутри его собственного разума, скользкое и отвратительное, как и сама тварь. Он повторил вопрос еще раз, с нажимом — зная уже, что способен до определенной степени проникать в разум твари так же, как змееныш проникал в мысли Кельмара — словно выискивая усилием воли притаившегося в глубинах разума паразита и разглядывая его максимально пристально и четко. Змеенышу такое поведение носителя было не по нутру: он предпочитал находиться в симбиозе с человеком, рядом с ним, но оставаясь при этом вне света его сознания; слишком пристальное и ясное внимание было для него неприятно и даже в какой-то степени мучительно. Этот прием сработал и сейчас: прижатый к стенке змееныш заговорил:

«Они слабые. Да, все дело только в этом. Не смогли ужиться с моими детками.

Ненадежные…»

Мысленному взору Кельмара предстала фантасмагорическая картина: куски мяса, по которым ползают черви; шатающееся больное животное; паразиты, проедающие ходы в живых телах и отравляющие своими выделениями носителя… Эти образы, в отличии от болтовни змееныша, содержали настоящий ответ на его вопрос, и он ощутил, как из глубины его души медленно поднимается гнев.

«Ты не говорил, что твои черви сводят с ума!..»