Андрей Смирнов - Бог Непокорных

Ладхар не видел того, что произошло в храме, куда Лицемер, под видом набожной девицы, заманил одного из ангелов, ибо Князь Лжи на время сокрыл это место своей силой; однако, он слышал неправду, произнесенную ангелом сначала на седьмом небе, а затем на восьмом. Ему следовало поднять тревогу немедленно, но уже и тогда само его восприятие сделало его открытым для силы Лицемера: вместе с виденьем в Ладхара проникла первая частица лжи, повлиявшая на его понимание. Поэтому Ладхар продолжал наблюдать; когда Лицемер под видом ангела поднялся на восьмое небо, в Ладхара вошла вторая частица лжи; и вот сейчас — третья. Лицемер мог бы украсть его облик, но не стал этого делать, понимая, что дары Князей Света соединяют Ладхара с ними: если он покусится на стража, то подмену быстро обнаружат — и даже в случае, если этого не произойдет, Князю Лжи для того, чтобы не выдать себя, придется во всем исполнять роль небесного стража, не имея возможности отлучиться, а это в планы Лицемера никоим образом не входило. Небеса были великолепно защищены — но только не от него: единственный из Князей Тьмы, он всегда легко восходил сюда и притворялся одним из созданий света; некогда он настолько возгордился этим, что потерял осторожность и был обнаружен. То, что последовало за обнаружением, он до сих пор вспоминал с внутренним содроганием, болью и ненавистью: пленение и падение сквозь все небеса в глубины Преисподней, неописуемое страдание, утрата значительной части силы, неподвижная каменная маска, навсегда сделавшаяся его новым лицом.

Он не хотел повторить ошибку и потому подавил свою алчность: на этот раз хватит и того, если он просто проникнет в Эмпирей и выяснит то, ради чего пришел; Ладхар останется нетронутым — если, конечно, не считать крошечного искажения в устанавливаемых его разумом умозаключениях: дважды став свидетелем лжи ангела, Ладхар не должен был поверить в третью ложь — но искажение состояло в том, что он поверил.

Лицемер проник в Эмпирей — неописуемый, сияющий мир, состоящий из тончайших разновидностей огня. Пламя складывалось в образы вещей, что соответствовали восприятию тех, кто вступал на девятое небо: другими словами, смертный увидел бы дворцы и сады, состоящие из разных видов огня; даже вода в источниках здесь была прохладным, освежающим пламенем.

Лицемер глазами ангела видел потоки света и сопряжения смыслов, каждый из которых был представлен в своем высшем, преображенном виде: если в более низких мирах идею можно было бы сравнить с холодным углем, то здесь этот «уголь» пылал: все, что есть, во всех мирах, от их начала и до конца, здесь обретало смысл; истинное предназначение каждого существа, каждой вещи, мысли, каждого чувства и движения души — все здесь становилось очевидным и явным, таким, каким должно было быть. Так видел Эмпирей ангел — каким же видели его Князья Света, не знал никто, кроме них самих.

Лицемер двигался среди потоков света, складывавшихся в удивительной красоты архитектуру. Он опасался приближаться к крупным скоплениям силы, понимая, что может столкнуться с кем-нибудь из Солнечных Князей — и хотя собственной их силы он не боялся, но в каждом из них таился отблеск Изначального, и Солнце могло разгадать обман Темного Князя. Он рисковал, но все же взойти сюда, на девятое небо, было необходимо: он и так слишком долго откладывал это путешествие: уже начинала разгораться война Изгнанных Орденов с Ильсильваром, а он так и не выяснил того главного, без чего вся эта война, возможно, вовсе не имела никакого смысла.

Он встретил великолепное светоносное существо, напоминавшее ангела, однако происходившее из рода людей: когда-то на земле оно было великим святым, а после смерти было забрано на небо, преобразилось и обрело новую жизнь. Смертные знали об этом роде духов и называли их тхагол , не зная, что это слово является искаженной формой мидлейского «тхаг-йол1», и обозначает, в самом точном переводе, обыкновенного кастрата. С точки зрения Лицемера, данное обозначение подходило этим сияющим бесполым существам как нельзя более точно: наделенные великой силой и праведностью, осиянные славой Князей, прекрасные как боги — но лишенные при этом всего, что делает человека человеком, не имеющие ни страстей, ни сомнений, не способные даже уже и помыслить что-либо, противоречащее законам и правилам, установленным всеблагим Солнцем — Темному Князю тхаголы казались скорее обрубками людей, чем полноценными, самостоятельными существами: ведь свобода их воли, хотя, быть может, и сохранялась номинально, но целиком сводилась к выбору между хорошим и хорошим. Они не могли выбрать зло, потому что не имели в своей природе ни единой его частицы — также, как рыба не способна выпрыгнуть из своего озера и отправиться путешествовать по горам и пустыням: ни природа рыб, ни природа тхаголов не предполагала каких бы то ни было способов переменить ее основные свойства; лишенные неверной и слабой человечности со всеми ее пороками и противоречиями, великие праведники Эмпирея также оказались лишены и анкавалэна.