Андрей Смирнов - Бог Непокорных

Оттолкнувшись от уступа, Фангель Китэ, командор Ордена Крылатых Теней, отправленный Кельмаром Айо на помощь осаждавшим крепость рыцарям Лилии, взмыл вверх, на мгновение сделавшись похожим на настоящую крылатую тень — то ли темный призрак, то ли демон ночи в стремительном полуполете-полупрыжке. Оказавшись на площадке, он сморщился и приложил левую руку к боку: сломанные ребра распространяли импульсы боли по всему телу. С правой руки капала кровь из пореза, оставленного острым как бритва, ножом Лэйна. Фангель долго стоял там, глядя в темноту, прислушиваясь и напрягая все свои паранормальные чувства, ожидая, не возникнет ли внизу движения или иного признака, свидетельствующего о том, что необычный враг, с которым он повстречался в Лаго, еще жив. Проникший в замок лазутчик остался незамеченным для всех, даже для его лучших рыцарей, умевших слушать голос темноты и доверять тому иррациональному, мистическому восприятию, которое давал Ключ Ордена. Он и сам не был уверен в том, что что-то почувствовал — до тех пор, пока не проник вслед за врагом в заброшенную часть замка и не обнаружил лазутчика в шахте, о существовании которой даже не подозревал.

Фангель терпеливо ждал, но ничего не происходило, и наконец, убедившись в том, что враг мертв, он стал медленно подниматься вверх — что было не так-то просто, ибо его собственные ресурсы энергии, позволявшие на короткое время превращаться в «темного призрака», были почти исчерпаны.

Но Лэйн не умер. Несколько раз ударившись о стену, в полубессознательном состоянии он попытался зацепиться за нее когтями, и, хотя и не остановил падения, сумел в какой-то момент его замедлить. Он упал в подземную реку — недостаточно глубокую, чтобы остаться неповрежденным, и получил множественные переломы правой руки. От боли и погружения в ледяную воду он потерял сознание; река быстро несла его прочь, он несколько раз то приходил в себя, то снова отключался. В конце концов река вынесла его на поверхность, в низину в трех милях от Лаго, где его заметили рыбачившие крестьяне, которые немедленно принесли его в деревню. Следующую неделю Лэйн провел в полубредовом состоянии: хотя на руку ему наложили повязку и зашили длинную рану от меча Фангеля, от длительного нахождения в холодной воде он тяжело заболел и все эти дни находился при смерти. Потом наступило некоторое улучшение. Лэйн, попросив краски, даже сумел изобразить несколько лечебных офуд. С этого момента выздоровление пошло быстрее, он смог самостоятельно есть и пить, и начал разговаривать с людьми, в доме которых находился. Новости, которые он узнал, были хуже одна другой. Орденцы как будто с цепи сорвались — обыскивали деревни, задерживали путешественников, а всех подозрительных отправляли в застенки либо убивали на месте. Заявились они в деревню, где находился Лэйн и не схватили далкрума только потому, что хозяева дома выдали его за своего больного родственника, которого на охоте растерзал медведь; увидев, что «родственник» и в самом деле находится на грани жизни и смерти, энтикейцы потеряли к нему интерес и ушли. Однако, другим так не повезло: хозяин дома рассказал о том, что в соседней деревне схватили юношу и женщину, которые приезжали туда закупиться едой; женщина, одетая в мужскую одежду, была похожа на охотницу или наемницу, а юноша, хотя и имел при себе меч, едва умел им пользоваться. Это сообщение повергло Лэйна в мрачное расположение духа, но следующее оказалось еще хуже: крупный отряд орденцев, выступив из Ротана, взял Латтиму и сжег ее. Все жители города и все его защитники были убиты.

Боль, ненависть и отчаянье смешались в душе Лэйна в гремучую смесь; он не хотел ни о чем думать, хотел забыться и исчезнуть. Люди, которых он призвал к оружию и в сердцах которых пробудил веру, оказались перебиты, все до единого, из-за него. Если бы он был более осторожен при проникновении в Лаго… если бы выиграл бой с человеком в черном… если бы иначе спланировал всю операцию, выбрал бы иной план действий… все могло повернуться по-другому.

Он был слишком успешен поначалу, слишком самонадеян — и в результате судьба ткнула его носом в его собственную слабость, и Лэйна переиграли на том самом поле, где он полагал себя мастером. Слабость собственного тела, дурнота, невозможность сделать что-либо прямо сейчас лишь подбавляли масло в огонь. Физические страдания его сходили на нет, далкрум шел на поправку, зато в душе поселился полный раздрай. Он постепенно, поначалу неуверенно, начал ходить; сердце жаждало мести, но возник и страх, которого не было прежде — боязнь, что любые его действия навлекут новые беды на людей, которых он хотел защитить. Один невыносимо долгий, мучительный день следовал за другим; в какой-то момент Лэйн осознал, что раздрай в его душе будет продолжаться до тех пор, пока он не начнет что-то делать — как только новая цель будет поставлена, сомнения отпадут, его злость и боль превратятся в энергию, а неизбежные жертвы среди союзников он снова станет воспринимать как еще один повод для мести и жестокости по отношению к врагу — но не как узы, стягивающие его по рукам и ногам. В это время пришло известие, может быть, еще более худшее, чем новости о смерти Хейлы и Калила и разорении Латтимы: к Цейну подошли новые корабли, из которых на землю Ильсильвара вышли воины энтикейских кланов и рыцари Семирамиды. Далкруму стало ясно, почему Тезак и Коршуны так сконцентрировались на обороне города, не пожелав придти на помощь своим товарищам, умиравшим в Латтиме и Энно: они вовсе не готовились бежать, они защищали порт, в который вскоре должна была прибыть новая волна завоевателей.